Завтра октябрь. Несветские истории - Елена Есина Страница 29

Как только я узнала, что беременна, я ушла в отпуск, потом на «левый» больничный, потом в отпуск без содержания – и так до декретного. Ни дышать чьими-то проблемами через маску, ни передавливать живот, склонившись над пациентом, я не собиралась. У меня теперь была другая миссия. Я ее возложила на себя с трепетом и восторгом. Это было удивительное состояние. Из внешнего мира до меня доходила только позитивная информация, весь негатив задерживался плацентарным барьером. Краски – только яркие, температуры – комфортные, чувства – нежные, люди – хорошие, все и практически всегда. А уж близкие – априори. Словом, жаль, что я не писатель, а стоматолог, а то бы я написала оду взрослой, сорокалетней беременности.

Но жизнь содержит в себе разное, и если маятник качнуло в одну сторону, то непременно качнет и в другую.

На 32-й неделе нашего – моего и дочери – безоблачного существования наш муж и папа отчебучил очередную чучу. Мы обиделись, это точно была не только моя обида, потому что до этого у меня таких сильных реакций не было. Я начала плакать часа в четыре дня. Слезы текли крупными ручьями, перемешиваясь с жидкостью из носа, просаливая мне лицо, шею и грудь. Часам к восьми вечера я перестала ходить и сморкаться-умываться. Я легла на диван и выла в стену. Вой прерывался на время короткого сна. Просыпаясь, я вспоминала всю свою жизнь, причем самые ее, как мне казалось, «кровавые» моменты, я вслух извинялась перед дочерью за то, что я решилась родить ее «вот такому отцу». От невыносимости такой тяжелой своей и ее участи, я взвывала громко, часто всхлипывая, захлебываясь слезами и обидой. Так я провела ночь. Утром позвонила мужу:

– Положи меня куда-нибудь на сохранение.

– Что случилось?

– Потом расскажу. Звони.

Через десять минут я уже знала, в каком роддоме меня ждут. Сама я не могла шевелиться, позвонила Лельке. Сказала, что проплакала больше 18 часов, что мне нужно в больницу.

– Сейчас буду, ты лежи, я все соберу, что надо.

Леля приехала быстро, с дорожной сумкой и перечислением:

– В сумке халат, тапки, пижама, две пары глаженых носков, салфетки, полотенчик, чашка, кружка, ложка. Возьми только трусы и зубную щетку. Господи, да что ж случилось-то?

По дороге я ей рассказывала и уже сама удивлялась – почему не кончаются слезы. В принципе, все как всегда.

– У вас болит живот?

– Нет.

– Кровотечение?

– Нет.

Доктор посмотрел на меня вопросительно, но спокойно.

– Коллеги, я плачу уже вторые сутки и не могу остановиться. Помогите мне, пожалуйста! И ребеночку это вряд ли на пользу.

Другой бы накапали успокоительных и отправили домой, но про меня звонили.

Больничная палата – не самое комфортное место пребывания. Осознав это и то, что легла сюда добровольно, мне захотелось долго смеяться, но, чтобы не пугать докторов, я сдержалась. Вечером пришел муж.

Я лежала на первом этаже, была середина теплого мая, общались мы через открытое окно.

– Сегодня заезжали в храм сельский, я батюшке рассказал про то, что мы дочку ждем, что сын у нас школу заканчивает. Батюшка сказал: «Повенчаться вам надо».

Стоит хороший такой, родной-преродной.

– Не буду я с тобой венчаться, Женька, – отвечаю мужу.

– Почему?

– Мы повенчаемся, а ты как себя вел, так и дальше вести будешь. Я буду к батюшке ходить и спрашивать, что мне делать. Батюшка скажет: «Терпи». А я и так терплю…

Это был фрагмент моего счастья. Теперь про Лелькино хочу рассказать. Я ее люблю очень. У многих ли найдется такая подруга, которая не только примчится, отвезет в больницу, да еще и вещички соберет.

С первого взгляда не понять, что нас может связывать. Может, именно в нашем случае притянулись противоположности – ее темперамент и моя заторможенность. Лелька – ходячий секс. Она пышная, но очень правильно пышная. Каждая ее жиринка знает отведенное ей место. В Лельке соблюдены, наверно, какие-то стандарты золотого сечения. В любом размере – она даже не красива, она вкусна. Булка с маслом и вареньем. Когда она идет по улице или едет в машине, что-то в ней говорит само за себя. Вот сколько езжу по Москве, меня никто меня не останавливает, не спрашивает телефон. А вот Лельку не просто останавливают, ее догоняют, подрезают, пока не даст телефон, не отпускают. Где-то, может, и привирает. Но каким-то ситуациям я сама свидетель. О ней можно рассказывать много и долго, потому что жизнь она жила, не теряя ни одного дня. Она не эмоциональна, а, пожалуй, даже экзальтирована. Все ее эмоции с приставкой «гипер». Если она куда-то зашла, то ее видят и слышат все.

– Тебе Лелька не рассказывала про интимную анатомию ее нового любовника? – спрашивала меня Ира по телефону.

– Ой, Ириш, я сейчас не в теме. Она мне такие вещи не рассказывает.

– A-а, ну, да. Я же в теме…

Ирочка. В ней оставалось килограммов 30–35, ей оставалось два-три месяца жизни, но чувство юмора ее не покидало почти до последнего. О ней я пока не могу. Даже спустя четыре года, я не могу осознать всего того что, происходило тогда.

Это было примерно через год, когда Лелю бросил Семен – он тупо перешел к богатой тете. Утром, Леля рассказывала, все сделал с ней – вку-усно, как умеет, а вечером позвонил… Говорил что-то о том, что ему много лет, а у него ничего нет. Сославшись на кризис, попросил собрать свои вещи.

Так что Леля наша была в нервном поиске. А в первые месяцы – что она творила! Было страшно за нее. Я была в самом начале беременности. Она часто ночевала у меня, я боялась, что она найдет и намылит веревку. Без всяких преувеличений. Это Леля экзальтирована, а я просто передаю ситуацию. Я наливала ей спиртное и говорила с ней, говорила.