Свобода от равенства и братства. Моральный кодекс строителя капитализма - Александр Никонов Страница 29

Это правда. Но к демократии и реформам сей феномен не имеет никакого отношения. Этот процесс имеет отношение к урбанизации, и начался он не в девяностых годах, а на сорок лет раньше – при глубоком социализме.

Существует в демографии так называемый нетто-коэффициент воспроизводства населения – это число девочек, которые рождаются у одной матери и доживают до репродуктивного возраста. Если коэффициент выше 1, значит, население растет, если он равен 1 – имеет место простое воспроизводство населения. Ну а если упал ниже единицы, значит идет убыль… В России нетто-коэффициент опустился ниже единицы в 1964 году, на Украине – в 1963. Вот это и было переломной точкой.

Какое-то время население еще продолжало расти «по инерции» – за счет особой демографической специфики СССР. Дело в том, что естественная смертность в 60–80-е годы резко понизилась: миллионы мужчин, которые к тому времени должны были состариться, просто погибли на войне – некому было умирать. Поэтому число умиравших оказалось ниже естественной нормы и какое-то время перекрывалось числом родившихся.

В 1965 году родилось столько же детей, сколько в 1990-м – примерно 2 миллиона. Умерло же в 1965 году 959 000, а в 1990 – 1 656 000 человек. Соответственно, в первом случае прирост населения составил более миллиона человек, а во втором – менее 350 тысяч. Ну а с 1992 года прирост и вовсе стал величиной отрицательной. И демократы к этому причастны не более, чем зулусы.

В середине 70-х годов в России мужчины в возрасте 60 лет и старше составляли 8,7 % всего населения, в Англии – 16 %, в Швеции – 19,2 %. Если бы возрастная структура населения у нас была как в Англии или Швеции, население России начало бы убывать уже в 70-е годы – как в Англии и Швеции.

Ну ладно, хорошо, в 1964 году нетто-коэффициент опустился ниже единицы. Но ведь падать-то он начал задолго до этого рокового года. Когда началось падение рождаемости в России? А началось оно в XIX веке, аккурат с началом развития капитализма в России. Затем процесс падения рождаемости резко ускорился в 1930-х, с началом форсированной большевистской индустриализации и урбанизации. Процесс обрушения рождаемости зеркально отражал еще и другую кривую – быстро взлетающий образовательный уровень населения.

Перелом случился на поколении моего отца. Я родился в роковом 1964 году в Москве в семье офицера с высшим гражданским и военным образованием. А он родился в деревне еще до войны и был четвертым выжившим ребенком. У отца двое детей – я и моя сестра. И у всех моих друзей-ровесников есть брат или сестра. А уже у меня самого, у моей сестры и у всех моих друзей – по одному ребенку. Я вот сейчас сижу, перебираю в памяти и не могу найти никого из своих знакомых, у кого было бы двое детей.

Ну, не размножаются образованные горожане ни при каком строе, хоть ты тресни – ни при капитализме, ни при социализме!.. Ведь такая история не только с Москвой и Россией происходит. Лондон, Вена, Париж уже триста лет растут не за счет своего собственного населения, а только за счет пришлых. Теперь, когда глобальным городом, по сути, стал весь промышленный Север планеты, все развитые страны функционируют в том же демографическом режиме – пополняются исключительно за счет мигрантов. Об этом «низкокачественном человеческом материале» мы еще поговорим чуть позже. Равно как и о грозящем нам в связи с этим новом Средневековье.

А сейчас обратим свое внимание на следующий вопрос: если топки цивилизованных стран мира не могут функционировать без постоянно подбрасываемого в них хвороста «низкокачественного» населения – людей неквалифицированных, необразованных, с туземным (деревенским, традиционным) сознанием, – то как будет функционировать цивилизация, когда фазовый переход урбанизации охватит наконец весь мир, и Земля превратится в Глобальный город? Где брать хворост? Чем топить? И когда это случится?

Начнем с последнего. Демографические прогнозы есть разные. Есть пессимистические – по ним численность населения будет расти еще довольно долго, достигнув к 2300 году чуть ли не 40 миллиардов… Есть средние – к 2050 году мировое население стабилизируется на отметке 9 миллиардов, после чего начнет столетиями колебаться вокруг этой цифры… Есть оптимистические – достигнув к 2040 году цифры в 7–8 миллиардов, человечество начнет плавно сокращаться и к 2300 году съедет до отметки в 2–2,5 миллиарда.

Почему первый вариант назван пессимистическим, а последний оптимистическим? Потому что первый – чисто мальтузианский. Это вариант количественного, а не качественного роста. Страшный в своей тупиковости вариант, когда выедание среды идет на порядки быстрее, чем поиск принципиально новых ресурсов и технологий. В этом варианте человечество рискует повторить судьбу оленей на острове Св. Матвея, которые, размножившись, съели весь ягель и сдохли…

Средний вариант также не представляется удачным, поскольку даже сегодняшнее, шестимиллиардное население создает достаточно высокую нагрузку на среду обитания, что заставило когда-то Римский клуб начать строить свои страшные апокалиптические прогнозы об истощении почв, сведении лесов и дефиците воды.

Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что есть и иное мнение – о том, что Земля вполне может прокормить 10 миллиардов человек, особенно учитывая возможности принципиально новых, еще не открытых технологий производства искусственной пищи, опреснения воды и пр. В этом случае Глобальный город еще долго сможет жить в режиме «переваривания хвороста», стараясь, чтобы чрезмерное обилие этого «хвороста» не задавило огонь цивилизации. Есть тут, правда, другая закавыка…

Деревенское, «недоурбанизированное» общество является отсталым, то есть промышленно неразвитым. Демографический взрыв, который начался в позапрошлом веке в развитых странах, докатившись до стран Третьего мира, вызвал там перепроизводство населения, то есть появление огромных масс нищих людей, не способных уже прокормиться от земли и ищущих любую работу.

С одной стороны, наличие больших массивов неприкаянных деревенщиков – свидетельство недоразвитости страны и одновременно резерв будущей промышленной армии (пролетариев). С другой же, они являются не только потенциалом, но и тормозом для развития! Действительно, зачем застройщику ставить кран, если можно, как на заре капитализма, нанять за три копейки кучу оборванцев, чтобы они вручную заносили наверх раствор и кирпичи? Зачем дорогая сложная техника, если есть дешевый трудовой ресурс? В бедных странах потому так мало кранов, что много дешевых людей…

Много дешевых людей – это плохо, поскольку экстенсивный путь не способствует прогрессу. А способствует застою. Поэтому вариант с девятью застойными миллиардами деревенских жителей планеты представляется не сильно привлекательным. К тому же ресурсы всегда ограничены, и чем на большее число людей приходится их делить, тем беднее каждый. В цивилизованном мире это давно уже все поняли: много людей для счастья не нужно…

Поэтому примем за оптимистический именно третий вариант развития событий. Или, на худой конец, смешанный – когда население добирается-таки до 9-миллиардной отметки, но потом начинает неуклонно планировать вниз. Этот вариант представляется наиболее вероятным еще и потому, что не вполне ясно, с чего бы население вдруг чудесным образом стабилизировалось на некоей отметке. Какие социальные механизмы будут поддерживать его численность неизменной? Понятно, что увеличивало население в последние двести лет – деревенская традиция многодетности, которая не поспевала отрабатывать новые реалии, то есть новые технологии медицины и гигиены, снизившие детскую смертность… Что именно сегодня снижает рождаемость ниже уровня простого воспроизводства, тоже ясно – образование, городской образ жизни, женская эмансипация, смена ценностных ориентиров. А вот что может стабилизировать население? Непонятно…