Планка - Евгений Гришковец Страница 29

Было прохладно, неуютно, но самое главное было, как бы это сказать… все было не так. Не так, как днем. Он чувствовал, что теперь на улице ему не нужно было находиться.

Проходя мимо трансформаторной будки, он услышал гудение и звон мощнейшей электрической энергии. Он увидел неплохое место за этой будкой: кустарник и забор. Но возле такого серьезного объекта, как этот клубок гудящего электричества, копать ему как-то не захотелось. К тому же именно возле этого трансформатора было совсем темно. Лампа ближайшего фонаря, видимо, сгорела. «Да-а-а, отсюда электричество идет ко всем фонарям, а тут темно. Вот так все в жизни…» — подумал и усмехнулся он. Проходя мимо детского сада, он попытался вглядеться в темноту, которая была за оградой. Над дорогой светил фонарь, а там, за оградой, густела темнота. Там угадывались детские домики, деревянные горки, грибок песочницы.

— Че смотришь, мужик? — раздался голос из темноты. — Не нас ищешь? — и несколько невидимых парней, и одна или две девушки громко засмеялись из темноты.

Оказывается, на веранде детского сада сидела компания, а Андрей их и не видел. Сам же он был освещен фонарем.

— Ты че, отец, клад закапывать пришел? Так давай его нам сразу, — крикнул другой, невидимый парень. И снова смех.

— Ну куда ты, родной? — прозвучал совсем грубый голос. — Поделись с нами, куда бежишь? — и смех. Андрей уже быстро уходил прочь. Он не боялся преследования, он слышал, что ребята совсем юные, и скорее всего просто красуются перед своими девицами. «Да и может быть ребята не плохие, просто полуночничают на улице, пока зима не настала» — рассуждал он. Сколько он сам просидел по таким вот детским садикам и скверам. А еще Андрей отчетливо представил, как он теперь выглядит. Ночью, с лопатой и большим чем-то, завернутым в пестрое покрывало.

— Бред какой-то, — вырвалось у него.

«Как же так? Должно же быть что-то, какая-то служба или сервис, который этим занимается» — рассуждал он уже не вслух. «Куда-то же девают собак, кошек, которые умерли. Наверняка есть какой-то телефон или информация… Просто я не знаю.»

Он вспомнил всякие телевизионные репортажи о собачьих парикмахерских, собачьих и кошачьих гостиницах и даже дантистах. Вспомнил про то, что где-то в Англии собакам даже, если верить телевидению, вставляют зубы. «Что-то подобное должно быть и у нас. А как же?! Собак-то полно! И больших собак!» Но он ни разу не слышал про собачьи кладбища. У него тут же мелькнула мысль, мол, почему этот бизнес никто не освоил. Но почти сразу Андрей подумал, что такое кладбище наверняка есть или должно быть, но он про это тоже ничего не знает. Не был он ни серьезным любителем футбола, ни собачником настоящим тоже не был. «Но куда-то же девают мертвых собак, куда-то они все деваются?! — думал и думал он.

Андрей шел через двор длинного высокого дома, здесь было светлее от все еще редких горящих окон и огней у подъездов. Возле детской площадки стояли два мужика и курили, у их ног лежали две собаки: овчарка и дог. Наверное, мужики с ними гуляли и остановились покурить и поболтать. Было уже далеко за полночь, но наступало воскресенье, и можно было так стоять и курить. Овчарка, завидев Андрея вскочила, натянула поводок и залаяла. Своим рывком она чуть не опрокинула хозяина.

— Фу, Астра, фу! — крикнул мужик, хозяин собаки. — Извините, не бойтесь, — крикнул он Андрею.

Дог, точнее догиня, тоже встала и зарычала.

— Дуня, сидеть, — скомандовал другой мужик. — Я кому сказал, сидеть!

Дуня села, а Астра замолчала. Андрей знал, точнее узнал догиню Дуню. Граф однозначно на нее реагировал и домогался ее на собачьей площадке. Только Граф не знал ни «лежать», ни «сидеть», ни «фу». Он прекрасно знал слово «гулять», и каждый раз страшно радовался, слыша это слово. Его радость была столь бурной и искренней, как будто он никогда в жизни не гулял. Андрей даже думал, что не может быть, чтобы Граф так радовался только возможности пописать или покакать, даже если он этого нестерпимо хотел. «Он надеется на что-то, каждый раз надеется.» — всегда думал Андрей.

Андрей не поздоровался с мужиками и не спросил совета, что ему делать. Он поспешил пройти мимо, неся свою мертвую собаку в охапке, и чувствуя, как она становится все тяжелее и тяжелее.

Он шел и думал: «Ну и пусть Граф не знал этих команд, зато мы друг друга не мучили этой дрессурой. Он и так был умный, и знал, что можно, и чего нельзя».

Он вспомнил, как граф попрошайничал за столом, клал голову Андрею на колено, и при этом смотрел в глаза, заглядывая, казалось прямо в душу. А гостей он пронзал такими взглядами, и делал вид, что хозяева его сильно бьют и не кормят никогда. Он издавал звуки похожие на голоса дельфинов. И конечно, не выдерживал никто, и все тайком от Андрея, а Андрей тайком от всех давали ему что-нибудь со стола. Так настоящие воспитанные собаки себя не ведут. Это было ясно. Но Андрей нес мертвую собаку, и уговаривал себя, что хорошо делал, что не держал её в строгости.

Он обогнул дом и вышел на проспект к перекрестку. Тут он сразу сообразил, где находится и куда надо идти. Нужно было пройти по улице через проспект, а дальше кинотеатр и парк. У перекрестка было светло и даже шумно. Андрей растерялся. На противоположной стороне стояло несколько такси и еще каких-то автомобилей. Там светился павильон. Светофоры мигали. Ярко нависал над проспектом рекламный плакат: из красивой стиральной машины выскакивали очень веселые и чистые пингвины. С громким шелестом проезжали машины.

Андрей держал сверток, прижимая его лопатой к груди. Край пестрого покрывала выбился из-под завязок и свисал. Он задумался о том, как он выглядит, лицо его вспотело. Он постоял так и не решился переходить проспект по переходу. У светофора остановились две машины: грузовик и какая-то спортивная, с шумным двигателем. Он не решился идти перед ними в свете их фар и фонарей с большим свертком и лопатой. Андрей повернулся и пошел прочь от перекрестка. Он прошел метров триста туда, где было темнее, и перебежал проспект, когда не было ни одной машины даже вдалеке. Потом он прошел темным двором магазина, где сильно пахло какими-то несвежими продуктами всеми вместе. Потом он шел еще каким-то двором. И наконец, шагнул в неприбранный районный парк. Парк был огорожен ржавой оградой, и со стороны двора туда вела небольшая калитка. У калитки висела табличка «Выгул собак запрещен». Андрей горько усмехнулся. Он сюда с Графом никогда не ходил.

В парке было сыро и темно. Андрей шел по дорожке к аллее. Там тускло горела одинокая «кобра». Трава в парке, уже не свежая, еще высоко торчала вверх. Тополя шумели и покачивались, листьев на них осталась половина от лета. Остальные скользкой сырой пленкой покрывали аллеи и дорожки.

Он вышел на нечистый асфальт аллеи, в свет фонаря, и подошел к скамейке. На скамейку налипли листья, и еще на ней лежала раскисшая газета. Андрей положил свой сверток на эту скамейку, потянулся всем телом и выдохнул пар.

Он покачал головой и подумал о том, как он шел бы через проспект со своей ношей, и на что это было бы похоже. Человек ночью идет с мешком и лопатой по городу! Как это можно понять? Да и не просто человек. А он! Он, Андрей! Толстый, аккуратно одетый, серьезный человек. Взрослый!