Исчадие рая - Марина Юденич Страница 29

– Это что за фря такая?

– Это, Танюша, не фря, а парность случаев. Помнишь гипотезу? Существует такая закономерность, вследствие которой один нестандартный случай или ситуация в жизни человека, пускай далее самые незначительные, обязательно дублируются – то есть несколько позже, но, как правило, с небольшим перерывом происходит нечто подобное. Ну, например, выходя из троллейбуса, ты забыла зонтик. Нестандартная ситуация? Конечно, если ты не хроническая растеряша. Так вот, согласно этой гипотезе, вечером этого же дня или утром следующего ты оставишь в магазине перчатки. Ну, помнишь? Нас еще заставляли собирать примеры.

– Помню, помню, конечно. Так эта что, тоже с патологией?

– Еще какой! Боюсь, у этой милой барышни все гораздо хуже, чем у того дядечки. И знаешь, что-то меня в ней тревожит, кроме, разумеется, того, что она завтра легко может совершить убийство и, собственно, за этим ко мне пришла – извести жену своего любовника.

– Что именно?

– Понимаешь, не могу даже мысленно сформулировать, и это еще более странно. Она безусловно психически тяжело больна, но есть еще что-то, не знаю, как сказать… Вот незадача! Она больна, и одновременно она в эту болезнь как бы играет и делает все, чтобы ее недуг заметили. А вообще главная ее задача, по-моему, – бесконечно множить число своих врагов. Она все для этого делает – тон, манеры, лексика, словом, все, чтобы вывести человека из себя.

– Возможно – симуляция? В соответствии с каким-нибудь сложным планом. Может быть – криминальным, а может – что-нибудь личное?

– Нет, это слишком просто: я бы распознала сразу. Нет, это болезнь, бесспорно тяжелая болезнь, но с каким-то двойным дном. Жаль все же, что нет никакого правила на этот случай, ничто не обязывает нас сообщить о ней, я даже не знаю кому, в милицию, что ли?

– Не смеши меня, станут они разбираться с твоими туманными сомнениями, даже если бы было на эту тему сто законов. К тому же мы даже не знаем, как ее на самом деле зовут. Она записалась как Ангелина Разумовская, фу-ты, ну-ты! – ясно же, что липа.

– Вне всякого сомнения.

– Да, кстати, пока вы тут мило беседовали, заходил твой муж.

– И – что?

– Ничего, посидел в холле тихонечко, даже странно, не давал никаких руководящих указаний, а когда эта штучка выскочила из кабинета и обозвала нас всех «козлами», встал и ушел, причем довольно поспешно, даже «до свидания» не сказал. Слушай, а ведь он, похоже, за ней помчался. Я сразу не обратила внимания, мне – первым делом тебя проведать, а ведь, похоже…

– Похоже. Слушай, а он случайно не подслушивал?

– Не знаю, не знаю, но – вполне мог бы. Если дверь в кабинет неплотно закрыта, а в холле тихо, то на диване очень хорошо слышно каждое слово. Когда в холле клиенты, я обычно слежу, чтобы дверь была закрыта плотно. Но ведь никого не было уже, а он вроде как свой… Лора, скажи честно, ты расстроилась?

– Нет, конечно. Я уже давно не расстраиваюсь из-за выходок господина Бунина, и спасибо Господу за эту великую милость. Но он рискует, могу тебе сказать совершенно определенно: рискует. Азарт его мне понятен: услышал «жареное» – муж-миллионер, любовница заказывает убийство жены. Она что-то намекала такое про то, что ее возлюбленный из самых высших сфер и персона широко известная. Чего ж вам боле? Репортерский азарт, как собачий, заставляет обнюхать помойку, даже если дома кормят телячьими отбивными. Ну да помогай ему Бог, может, и пронесет.

Все, чего так долго и мучительно боялась Анна, произошло. Все было позади, и пока ничего ужасного с ней не случилось. И хотя в будущем последствия, разумеется, могли оказаться самыми неприятными и даже трагическими, сейчас она этого не ощущала и почти не боялась. Сейчас – удивительная все-таки штука человеческая психика! – она практически и не думала о том, что совершила. Все мысли Анны были заняты не выключенной по ее вине системе, которая в эти самые минуты, как вышедший из повиновения робот, качественно, как умела, работала против собственных хозяев, бесстрастно фиксируя на пленку то, что они как раз старались скрыть ото всех, и конечно же – навсегда.

«Не говори глупостей и не пытайся таким образом увильнуть от ответственности, – зло одернула Анна сама себя. – Нет никаких взбунтовавшихся роботов, а ты, и только ты, виновата в том, что происходит сейчас и раскроется уже через некоторое время, в ту самую минуту, когда они закончат беседу и, очевидно, сразу же покинут заведение. Тогда старший смены секьюрити, согласно заведенному ритуалу, незаметно отзовет Рокотова в сторону и поинтересуется судьбой пленок – заберет ли их Рокотов с собой сразу или оставит на хранение в специальном сейфе службы безопасности. Тогда и случится самое страшное. Как же глупа ты была, трясясь от страха из-за какой-то сумасшедшей, которая хоть и знает много, но ничего никогда не сможет доказать, когда реальная страшная опасность – вот она, рядом, бесстрастно и неумолимо мотает пленку, и виновата в этом исключительно ты».

Мысли ее работали лихорадочно, перебирая все возможные варианты спасения, но не находили их. Ключи от комнаты, где смонтировано было оборудование, находились у старшего смены секьюрити и предлога для того, чтобы завладеть ими хотя бы на несколько минут, не было никакого. Если же передать ему просьбу Рокотова сейчас, когда с начала их беседы прошел уже почти час, старший группы – парень смекалистый, не из тех, кто не обратит внимания на такую оплошность, следовательно, Рокотову наверняка будет доложено о странной отсрочке исполнения его приказа. Одному Господу известно, какие выводы сделает из этого ее ласковый патрон, особенно если учесть его почти патологическую мнительность.

Оставалось одно – чистосердечное признание. Однако был выбор между теми, кому следовало признаться в допущенной оплошности: самому Рокотову или старшему охраннику. В обоих вариантах были свои плюсы и минусы. Охранник вроде был неплохим парнем, неглупым, не зацикленном на инструкциях и правилах, к тому же она несколько раз оказывала ему мелкие услуги, отпуская со службы или помогая убедить вдруг разбушевавшегося пьяного клиента, что все его здесь уважают и любят как родного. Посему он вполне мог бы скрыть ее оплошность, аппаратуру выключить, а то, что уже записано, стереть. Конечно, велика была вероятность, что он все-таки не преминет доложить обо всем Рокотову, – в надежде на благодарную память шефа: парень явно имел амбиции и уж точно не собирался останавливаться на достигнутом служебном уровне. Тогда все оборачивалось крайне плохо для нее.

Второй вариант – честно признаться в собственной оплошности самому Рокотову. Причем немедленно, вызвав его из кабинета под каким-нибудь предлогом. Дальнейшее предсказать было невозможно – он мог легко отмахнуться, потрепать ее по щеке и велеть немедленно выключить аппаратуру, а пленки принести ему. Но мог и рассердиться всерьез, тогда все могло сложиться чуть лучше, чем если бы проболтался охранник, но все равно очень и очень плохо для нее.

Рассуждая таким образом, Анна пришла к выводу, что начинать следует именно с охранника, а там – будь что будет. «Бог не выдаст – свинья не съест», – как говаривала ее давно покойная бабушка. Она протянула руку к миниатюрной рации, чтобы пригласить парня к себе в кабинет, но в этот момент произошло нечто, сильно смахивающее на чудо или, по крайней мере, на очень странное совпадение. Дверь ее крохотного кабинета отворилась, и старший секьюрити собственной персоной возник на пороге, причем вид у него был довольно неуверенный, похоже, он тоже собирался просить ее о чем-то.