Лимон - Кадзии Мотодзиро Страница 29

Я продолжал смотреть на море, но иногда оглядывался на него. Странное ощущение всё больше усиливалось. А так как он, повернувшись ко мне спиной, ни разу не посмотрел на меня, я стал неотрывно наблюдать за ним. По телу пробежала дрожь. Я чувствовал, что-то приковывает меня к этому человеку. Повернувшись к морю, я стал насвистывать. Сначала я сделал это непроизвольно, а потом решил, что свистом смогу привлечь его внимание. Я насвистывал «У моря» Шуберта. Вы, вероятно, знаете эту мелодию. Музыка написана на слова Гейне, это одна из моих любимых песен. Затем вновь Гейне, «Der Doppelganger». Кажется, это переводится как «Двойник». Эту песню я тоже очень люблю. Насвистывая, я успокоился. Несомненно, он что-то уронил, — подумал я. Что ещё можно было подумать, наблюдая за странным поведением этого человека? И, наконец, я понял. Если он не курит, значит, у него нет спичек. А у меня есть спички. Вдруг он уронил что-нибудь очень важное. Спички у меня в руке. Я направился к нему. Мой свист на него не подействовал. Он по-прежнему продолжал ходить взад — вперёд. Он, казалось, даже не обращал внимания на звук моих шагов. И тут я подскочил от удивления. Этот человек наступал на свою тень. Если он что-то потерял, то должен был бы повернуться спиной к тени, а не наоборот.

Моя фигура при свете луны, чуть отклонившейся от зенита, бросала на песок тень сантиметров в тридцать. Я, вероятно, о чём-то думал в тот момент, но продолжал идти к этому человеку. Остановившись метрах в четырёх-пяти от него, я решительно и громко спросил:

— Вы что-то уронили? — показывая спички, намереваясь в следующий момент сказать:

— Если Вы что уронили, у меня есть спички.

Даже понимая, что он ничего не ронял, других слов, чтобы заговорить с этим человеком я не нашел.

Услышав мой вопрос, он обернулся. Почему-то на ум пришло слово «оборотень». В тот момент я был ужасно испуган.

Лунный свет скользнул по его длинному носу. Я посмотрел в его глубокие глаза. На его лице постепенно появилось выражение неловкости.

— Нет, ничего.

Голос был очень звонкий. А затем лёгкая улыбка чуть тронула его губы.

Разговор между мной и К. стал началом этой странной истории. И наша дружба началась именно с этой ночи.

Через некоторое время мы вернулись к лодке, на которой я сидел прежде.

— Скажите, а что вы делали? — спросил я.

К. неуверенно начал свой рассказ, и сначала казалось что он колеблется.

К. сказал, что наблюдал за своей тенью. И добавил, что это затягивает, словно опиум.

Вам это, вероятно, покажется нелепым, точно так же, как и мне тогда.

Повернувшись спиной к морю, освещенному светлячками, К. неспешно вёл свой странный рассказ.

— Нет ничего удивительнее теней, — сказал он. — Если вы присмотритесь повнимательнее к ним, то согласитесь со мной. Когда долго и напряжённо смотришь на тень, она постепенно начинает оживать. Но это не кто иной, как ты сам. Искусственный свет, как от электрической лампы, совсем не годится. Лучше всего лунный свет. Я не знаю, почему, понял на собственном опыте, хотя, возможно, так лишь в моём случае. К тому же все это исключительно субъективно, и какое тому объяснение — сказать трудно. Не знаю, можно ли вообще понять подобное разумом, — добавил К.

Более всего К. полагался на свои чувства, происхождение которых было окутано тайной, не поддающейся объяснению.

— Между тем, — продолжал он, — наблюдая за собственной тенью лунной ночью, я заметил, как она оживает. Лунный свет падает параллельными лучами, поэтому тень на песке повторяет форму твоего собственного тела. И здесь все ясно. Даже лучше, когда тень короче. Сантиметров в сорок — пятьдесят. Нужно остановиться, чтобы возникло духовное единство с этой тенью, а затем постепенно привести ее в движение. Поэтому я делал несколько шагов вперёд, возвращался, останавливался. Терпеливо, словно продавец фасоли, который выбирает фасоль на подносе с шелухой, попробуйте раскачать тень. А затем пристально посмотрите на неё, и вы увидите, как в ней постепенно начинает возникать ваш собственный образ. И здесь мы переходим от «признаков» к «видимости», — сказал К.

— Только что вы насвистывали «Двойника» Шуберта, не так ли?

— Да, именно так, — всё-таки он слышал, подумал я.

— Тень и «Двойник». Лунной ночью только эти две вещи способны захватить меня. Мне даже кажется, что они не принадлежат нашему миру. Когда приходишь к такой мысли, начинаешь думать, что реальный мир совершенно не подходит тебе. Может поэтому днём меня охватывает усталость, как будто я курильщик опиума, — сказал К.

Возникает твой собственный образ. Удивительно, что это ещё не всё. По мере того как твой образ становится реальным, тень начинает обладать твоей личностью, осознание своей материальности исчезает, и в какой-то момент улетаешь на луну. Это ощущение не объяснить, наверное, можно назвать это полетом души. Поднимаясь в лучах лунного света, она возносится в небеса.

Когда К. говорил об этом, он напряженно и пристально смотрел мне прямо в глаза. А потом, словно бы что-то придумал, улыбнулся и успокоился.

— Помните, Сирано де Бержерак рассказывал о множестве способов добраться до луны? И это один из них. Как в стихотворении Жюля Лефорга: [66]

Как грустно,

Уж не один Икар, взлетевший высоко,

Разбился.

— Я тоже сколько ни пытался, всякий раз падал, — сказал К. и рассмеялся.

После той первой странной встречи мы каждую ночь стали совершать прогулки. Однако по мере того как луна старела, К. всё реже и реже приходил на море поздно ночью.

Однажды утром я стоял на берегу, наблюдая за восходом солнца. В то утро К. тоже поднялся рано и пришёл туда. Мы смотрели на лодку, уходящую навстречу солнцу, и в этот момент К. неожиданно спросил меня:

— Лодка на фоне восходящего солнца всего лишь силуэт, не так ли?

Это было парадоксальным доказательством того, что, по представлению К., сущностью лодки был силуэт, лишь силуэт был реальным.

— Вы последовательны, — сказал я, и К. рассмеялся.

Освещенная лучами солнца, встающего над морем, фигура К. отбрасывала несколько теней. Затем К. сказал:

— Когда я учился в старших классах, я жил в общежитии. В соседней комнате был один очень красивый мальчишка. Кто-то нарисовал на стене напротив стола его силуэт, обведя тень, падавшую от лампы, и раскрасив его тушью. Казалось, что силуэт живой. Я часто приходил в ту комнату.

Я ни о чём не расспрашивал К., возможно, поэтому он рассказывал обо всём сам.

Когда я прочитал в Вашем письме, что К. утонул, я сразу вспомнил его фигуру той первой ночью. И вслед за тем я почувствовал: «К. улетел на луну».

В ночь, после которой тело К. выбросило на берег, было полнолуние. Я убедился в этом, открыв календарь.