Последнее слово за мной - Паула Уолл Страница 29

Могила Эли была увенчана статуей солдата Конфедерации — высоко вздернутый подбородок, ноги по струнке и шпага на боку. Он стоял на посту под дубом, ботинки в пятнышках мха, а могильный холм перед ним слегка ввалился. Памятник был выщерблен от времени и лишайников, а на лице, словно слезы, виднелись темные потеки, но, судя по его шляпе и медалям на груди, он был бравым офицером и истинным джентльменом.

Анджела была благодарна, что выбор Шарлотты не пал на соседний с полковником Мейсоном памятник. Вряд ли ребенок смог бы свыкнуться с мыслью, что его отец — длинноволосый женоподобный ангел с крылышками.

Каждый день после уроков Дикси отправлялась на кладбище. Расстелив на земле подстилку, она аккуратно раскладывала по фарфоровым тарелкам ванильные вафли, наливала себе и Эли по чашечке молока из чайника и рассказывала памятнику, как прошел день.

— Прямо не знаю, что и думать… — с сомнением сказала Анджела, глядя, как Дикси оживленно болтает со статуей.

— Черт, — фыркнула Шарлотта, — да Эли проводит с ребенком больше времени, чем любой нормальный отец.

— К тому же, у него нет вредных привычек, — добавила Летти.

Стоит ли говорить, что могильный памятник в качестве отца отнюдь не укреплял и без того шаткую репутацию Дикси. Когда девочка предложила отпраздновать день своего рождения на кладбище, Анджела заартачилась.

— С каких это пор нас волнует чужое мнение? — осведомилась Шарлотта.

Разумеется, Анджелу не заботило, что подумают о ней самой. Но, как и все матери, она желала для Дикси лучшей доли.

Были разосланы двадцать четыре приглашения. Гостей явилось трое.

— Здешний люд неохотно празднует дни рождения, если ребенок — незаконнорожденный, — объяснила Летти.

— Естественно, это не касается Рождества, — заметила Шарлотта.

Не слишком рассчитывая на приглашенных детей, Шарлотта позвала еще нескольких своих знакомых. Взрослых на празднике собралось больше, чем детей, однако этот факт ни капельки не смутил Дикси.

— Эта девочка — что одуванчик, — сказала Летти, — даже сквозь бетон прорастет.

В итоге день рождения Дикси напоминал смесь бразильского карнавала и поминок. Мистер Беннетт и Диггер вооружились розовой гофрированной бумагой и перекрутив ее и связав петлями, украсили ею белую кладбищенскую палатку. Получился настоящий карамельный замок. Стинсон хорошенько отмыл одного из своих пони и устроил катания. Рыжий Макгенри, сын цветочника, смастерил из золотой фольги и цветочных лепестков рог единорога и привязал его к голове пони.

— А я-то раньше и не знал, что лошадка белая, — сказал Стинсон, отступив назад вместе с остальными взрослыми и любуясь проделанной работой.

Анджела в старом шелковом платье с глубоким вырезом и открытыми плечами, найденном на чердаке, вручала каждому гостю ожерелье из цветов, а Дикси, за спиной у которой болтались персикового цвета крылышки, раздавала бархатные шутовские колпаки.

Шарлотта, не любившая пикников и никогда не понимавшая, как можно есть, сидя на земле, заставила своего шофера принести с крыльца кресло-качалку. Мистер Нэллс установил кресло возле статуи Эли и тут же сам в него уселся, а Шарлотта, словно генерал на плацу, раздавала приказы.

— Не ставьте столик с едой под дубом! — командовала она, размахивая руками. — В салат насыплются желуди!

Летти следила за тем, чтобы бокалы всегда были полны. А еды на столике между Кайенн Мерривезер и Дот Уайетт было так много, что хватило бы на весь полк Эли. Картофельный салат, салат с морковью и капустой, фаршированные яйца, хлеб, пикули в масле, бобы, жареная кукуруза, груши с пряностями, пышки с яблоками и мясо всех видов: барбекю из свинины, жареная курица и копченый окорок — такой огромный, что и глазом не охватить.

— Я тут подумал, — сказал Вилли, глядя, как гости накладывают себе в тарелки горы еды, — если подавать в закусочной не простые обеды, а устроить шведский стол, то можно неплохо подзаработать.

Шериф, набив рот едой, кивнул. Он не знал на свете ничего вкуснее, чем кусок окорока с жареной курицей.

Реба Эрхарт и ее пятеро ребят пригрохотали на своей старой таратайке с розовой надписью на ржавой дверце: «Копчения и окороки Ребы». Ее старший сын Эрл, вернувшийся после войны из Детройта, чтобы помогать в семейном бизнесе, откинул задний бортик грузовичка и вытащил из кузова шестерых дочиста вымытых поросят с накрахмаленными кружевными воротничками. Реба расчертила беговые дорожки и раздала детям по ивовому прутику. Дети шлепали поросят по жирным попкам, повизгивали и заливисто хохотали, а хрюшки с подпрыгивающими хвостиками-спиральками, что было духу носились между могил. Когда гонка закончилась, младший сын Ребы, Букер, наградил каждого поросенка инжирным печеньем и почесал за ушком.

— Только не привязывайся к ним, — предупредила его Реба, грозя пальцем. — Эти хрюшки — всего лишь будущая свинина!

После поросячьих бегов, катания на пони и четырех часов еды и питья гости исполнили песенку «С днем рожденья тебя!», и Дикси задула свечи. Разлегшись на подстилках, все лакомились свежайшим пирогом с кокосовой стружкой и домашним персиковым мороженым, а мистер Беннетт травил байки. Даже мертвые собрались послушать его.

— Расскажите нам о войне, — попросил Букер.

— Во время Гражданской войны, — начал мистер Беннетт, набивая трубку, — в поместье «Белльрев» устроили госпиталь. Моя прабабка в те времена была совсем девчонкой, но потом помнила всё, как сейчас.

Мистер Беннетт зажег спичку, опустил ее в углубление трубки и запыхтел, ожидая, пока табак разгорится.

— Мюзетта Белл, прапрабабка мисс Шарлотты, как вы все знаете, обладала особым даром, — промолвил он и потушил спичку. — Она умела видеть вещи наперед. До прихода янки в Камберленд оставалось еще полгода, а она уже изорвала все простыни и наволочки в городе на бинты.

Все проследили за взглядом мистера Беннета, устремленным поверх облачков дыма на мраморную статую Мюзетты Белл, наполовину скрытую за плакучей ивой. Казалось, при упоминании ее имени она слегка склонила голову. У ребятишек по рукам побежали мурашки.

— Мертвых и умирающих привозили на телегах. Клали их на нары вдоль крыльца и на любую ровную поверхность в доме. Деревянные полы сделались от крови такими скользкими, что женщинам приходилось посыпать их песком, чтобы не упасть. Как-то раз привезли одного молодого янки и положили его на обеденный стол. У него в груди была дырища размером с мой кулак. Сразу видать — не жилец. Глядел прямо вверх, будто уже видел над собой ворота рая. Доктор, тот так и сказал: ничего, мол, нельзя поделать. Тогда кликнули мою прабабку, чтобы посидела с умирающим. Работа-то не пыльная: знай вытирай ему пот со лба. Он был красавчик, хоть и янки, так что неудивительно, что прабабка к нему привязалась — просто ничего не могла с собой поделать. При звуках его предсмертного хрипа она уткнулась лицом в ладоши и зарыдала. Должно быть, Мюзетта Белл услышала ее и пожалела. Она подошла, положила правую руку прямо на дыру в груди того янки и что-то прошептала. Прабабка не разобрала ни слова. Вы же знаете, Мюзетта была каджункой. Потом она наклонилась и поцеловала солдатика в окровавленные губы. И что же? Мертвый янки соскочил со стола и встал навытяжку, как будто сам Господь сгреб его за грудки.