Последний император - Су Тун Страница 29

— Тот, кто работает на земле, платит налоги, это непреложная истина. Почему я должен отменять налоги для вас?

— Государь проницателен и прозорлив. После нашествия саранчи все посевы на юге уничтожены. Поля пусты, с чего нам платить налог на саженцы? И с чего платить налог на орошение? А подушный налог тем более непосилен и ни на чем не основан, ведь теперь, после нашествия саранчи, народ на юге ест сорную траву и листья деревьев, каждый день люди умирают от голода и холода. Народ крайне бедствует, а власти, вместо того чтобы помочь пострадавшим от стихийного бедствия и беднякам, облагают их подушным налогом. Каждый день у ворот сборщики налогов требуют уплаты, и народ уже не знает, откуда ждать помощи. Если государь не сможет немедля издать указ об освобождении от налогов, среди народа на юге начнется большая смута.

— В царстве Се и так полно смуты, куда уж дальше? — прервал я Ли Ичжи. — Вот ты как думаешь, насколько скверный оборот могут принять настроения среди народа?

— Могут появиться благородные борцы за правое дело и выступить против безнравственных правителей, а продажные чиновники и взяточники, пользуясь тяжелыми временами в стране, будут набивать себе карманы, обманывая всех направо и налево. А еще иностранные захватчики и местные бандиты, что не прочь поживиться чужим добром, смогут половить рыбку в мутной воде, вынашивая алчные планы по захвату власти и смене династии.

— Деревенщина неотесанная, как ты смеешь рассказывать всякие страсти в моем присутствии, — рассмеялся я и велел Ли Ичжи удалиться. — Тому, кто самовольно пробирается в царские покои, вообще-то полагается смертная казнь. Но в награду за смелость — ведь ты рисковал головой, чтобы я тебя выслушал, — дарую тебе жизнь. Возвращайся домой и обрабатывай хорошенько свою землю.

Со слезами благодарности на глазах Ли Ичжи попятился к выходу из зала, но в последний момент вынул из-за пазухи маленький сверток, развернул тряпку и положил что-то на пол. В тряпке оказалось высохшее и почерневшее тельце дохлой саранчи. Ничего в объяснение Ли Ичжи не сказал. Придворные сановники, которые, вытаращив глаза, смотрели, как он спускается по ступеням из Зала Изобилия Духа, стали шептаться между собой. И опять единственное, что я слышал, было: «Саранча, саранча, саранча».

Я полагал, что Ли Ичжи воспользуется моим великодушием и вернется домой. Разве я мог предугадать, что этот человек, которого я же и отпустил, создаст смертельную угрозу для государства, и что последующие события станут для меня чудовищной иронией судьбы?

В четвертом лунном месяце на берегах Хуннихэ — Реки Красной Глины несколько тысяч крестьян и ремесленников из четырех уездов — Пай, Та, Ха и Цзянь — подняли флаг восстания, назвав себя воинами Цзитяньхуэй — Общества Жертвоприношения Небу. Отряды Цзитяньхуэй двинулись по берегу Хуннихэ на запад, прошли через восемь уездов южной провинции Юньчжоу, набирая по пути добровольцев и покупая боевых коней, и быстро выросли до размеров большой армии числом более десяти тысяч человек.

От поступавших докладов по всему дворцу прокатывались волны потрясений. На протяжении всей двухсотлетней истории царства Се крестьяне славились смирным поведением и законопослушностью и никогда не выходили за рамки дозволенного. Неожиданные беспорядки, возникшие с появлением общества Цзитяньхуэй, застали двор врасплох, и воцарилась напряженная, непонятная атмосфера.

Первый министр Фэн Ао сообщил мне, что во главе Цзитяньхуэй стоит Ли Ичжи — тот самый крестьянин, что когда-то самовольно пробрался во дворец. Вспомнив почерневшее от солнца лицо, суровый взгляд этого человека и то, как он говорил и вел себя в опасной для него ситуации в Зале Изобилия Духа, я глубоко пожалел, что допустил тогда глупость и отпустил тигра обратно в горы.

— Беспорядки начались из-за нашествия саранчи? — спросил я у Фэн Ао.

— Из-за налогов после этого нашествия. Большинство бунтовщиков — жители юга, где свирепствовала саранча, они всегда выступали против тяжелых налогов. Ли Ичжи посеял смуту в народе, призвав добиваться освобождения от налогов и помощи пострадавшим от стихийного бедствия.

— Ну, тогда это пустяки. Если люди на юге не желают платить налоги, я могу издать указ, освобождающий их от оплаты. Что еще у них на уме, кроме противления налогам? Собираются ли они собрать войско и атаковать мой дворец?

— Выступление против налогов и получение помощи пострадавшим от стихийного бедствия — для Цзитяньхуэй лишь предлог. Ли Ичжи, который пользуется в деревнях на юге репутацией благородного борца за правое дело, человек честолюбивый. Он связался со своими приятелями из самых различных сословий по всей стране и, боюсь, замышляет свергнуть трон и основать новую династию. Внутренние бунты всегда несравненно более опасны, чем внешняя агрессия, поэтому вашему величеству не следует воспринимать все так легкомысленно.

— Есть лишь один способ, как поступать с бунтовщиками и разбойниками. Их надо убивать!

Когда у меня вырвалось это знакомое слово, я почувствовал странное головокружение, будто снова начинался приступ лихорадки, мучавшей меня несколько лет назад. Послышался какой-то шелест, и весь Зал Изобилия Духа задрожал и закачался. Луч неясного багрового света выхватил смутные очертания окровавленных, безголовых тел братьев Ян, которые то лежали неподвижно, то поднимались и двигались, раскачиваясь. «Убивать! Повторив, как во сне, это слово, я увидел, как под порывом ветра распахнулся занавес из жемчужных бусин при входе, и в зал вплыла бледно-желтая кожа Ян Дуна. Медленно обогнув золотой царский трон, она стала летать взад и вперед перед самым моим лицом, отчего я, в конце концов, соскочил с трона и обхватил руками первого министра Фэн Ао.

— Убивать! Убивать! Убивать! — в бешенстве орал я на Фэн Ао, выставив руки и хватая пустоту перед собой. — Убейте его! Убейте их всех!

— Не горячитесь, государь, — спокойно и неспешно произнес первый министр. — Позвольте мне обсудить все это с двумя почтенными матронами. — Глазами он следил за тем, как я хватаюсь руками за пустоту вокруг себя, но видеть эту страшную бледно-желтую человеческую кожу он не мог. По сути, он не видел ничего. Видеть призраков и демонов во дворце Се мог только я, другим это было не дано.

Накануне выступления войск на юг заместитель главы Военного министерства Гo Сян представил двору план боевых действий. «В этом походе нужна победа любой ценой, — заявил он. — В противном случае я заколюсь царским мечом, что пожаловал мне государь». Гo Сян слыл при дворе храбрым генералом и военным гением, и все чиновники, гражданские и военные, смотрели на предстоящую кампанию с большим оптимизмом. Никто и подумать не мог, что меньше месяца спустя с юга будут получены обескураживающие вести. У реки Хуннихэ войско Го Сяна было разбито, при этом погибло множество офицеров и солдат. Бойцы Цзитяньхуэй свалили мертвых и раненых в кучу по обоим берегам реки, и образовалась целая дамба из человеческих тел.

Как стало известно, отряды Цзитяньхуэй заманили противника вглубь своей территории и встали на южном берегу Хуннихэ. Го Сян, настроенный исключительно на победу, приказал лодочникам на северном берегу построить за ночь плоты из бамбука. На рассвете его солдаты погрузились на эти плоты и начали переправляться через реку. Неожиданно на середине реки плоты стали расходиться, а непривычные к воде солдаты с севера попадали в реку, барахтаясь среди уплывающего по течению бамбука. В армии Го Сяна воцарился полный разброд, а в это время с южного берега сто лучников Ли Ичжи принялись с бешеным хохотом осыпать северян градом стрел. Истошные вопли разнеслись над Хуннихэ, и вниз по реке поплыли окровавленные трупы. В красной от крови воде вместе с телами солдат сгинул и царский стяг Черной Пантеры.