История одного предательства, одной страсти и трех смертей - Метин Ардити Страница 29

Павлина раскладывала по пакетикам листья сушеной дикой мяты в подсобке, когда услышала звяканье подвешенного над дверью колокольчика. В то же мгновение очень молодой, почти детский женский голос произнес:

— Я вам весь магазин заняла своей коляской.

Павлина тотчас бросила работу и вихрем помчалась в магазин. Шриссула стояла за кассой — массивная, суровая и готовая к немедленному вмешательству.

— Это мальчик, — торопливо сказала она. — Дай Бог ему здоровья.

«Значит, это не девочка…» — с облегчением подумала Павлина.

Шриссуле хотелось избежать повторения позавчерашнего инцидента. Все произошло как раз тогда, когда она вышла из магазина буквально на пять минут, чтобы отнести банку скумбрии в ресторан «Лидо». Вернувшись, она обнаружила Павлину с какой-то молодой женщиной стоящими друг против друга с напряженными лицами и готовыми сойтись врукопашную. Клиентка, женщина лет двадцати четырех — двадцати пяти, прижимала к себе младенца. Судя по розовой распашонке, это была девочка. Малышка с красным, испуганным лицом надрывно кричала.

— Ваша работница — сумасшедшая, — воскликнула клиентка, указывая на Павлину подбородком.

— Что случилось? — спросила Шриссула.

— Я вошла в магазин. Она подскочила ко мне, потом наклонилась к коляске! Разбудила малышку! Представляете! Перевернула ее и взяла на руки! Вот так! Как безумная! Хорошо, что вы вернулись, я хотела уже звать полицию. Что с ней такое, с вашей продавщицей, почему она вот так хватает чужих детей? Клянусь Пресвятой Девой, она сумасшедшая!

Молодая женщина уложила младенца в коляску и, не сказав больше ни слова, покинула бакалейный магазин.

Шриссула подошла к Павлине, обняла ее и увела в подсобку. Она села рядом с ней:

— Если каждый раз, видя маленькую девочку, ты будешь приходить в подобное состояние, ты убьешь себя своим горем…

Шриссула прошептала последние слова, гладя Павлину по голове.

— А если это была моя Андриана?

Шриссула ничего не ответила.

И вот по прошествии двух дней Павлина опять потеряла контроль над собой, едва услышав слово «коляска».

— Так, уже почти два часа, мы закрываемся, — сказала Шриссула отрывисто.

Ее терпению пришел конец. Она направилась к входной двери и закрыла ее на засов. Затем повернулась к Павлине, вздохнула, словно хотела что-то сказать; по ней было видно, что она колеблется. Еще раз глубоко вздохнула и, видимо приняв решение, торопливо произнесла:

— Я хочу рассказать тебе кое-что. Давай поднимемся в гостиную.

Они уселись рядом на диване в гостиной.

— Я никогда не говорила тебе о том, что у меня был первый муж, — сказала Шриссула.

— Ты была замужем? До того как познакомилась с Павлосом?

— Это произошло больше тридцати лет тому назад. Мои родители покинули Смирну во время массового бегства. Нас разместили в лагере в Анависсосе, как и большинство беженцев из Малой Азии. Мой отец был резчиком по мрамору. Служба по делам беженцев нашла ему место в мастерской Марусси. В то время много подобных мастерских открывались в непригодных для жилья ангарах. Мастерская принадлежала двум двоюродным братьям. Настоящим хозяином являлся Яннис, человек суровый, почти грубый. Но мастер при этом необыкновенный. Вел дела не мудрствуя лукаво. Он говорил: «Либо так, либо никак, а то, что вас интересует, это лишь видимость». И почти всегда умел убедить. Люди любят, когда ими руководят. В общем, его двоюродный брат Ерассимос был настоящий художник, любил тонкую работу. В свободное время он из остатков мрамора делал копии античных произведений. Короче, мы с моей сестрой Мирто вышли замуж за двоюродных братьев.

— Обе одновременно?

— Да, Павлина. Твой отец рыбачил. Ты знаешь, что такое рыбачить — тяжелое дело. Ну так работа резчика по мрамору не легче. Наш отец трудился столько, сколько мог, но этого не хватало на то, чтобы прокормить семью. Тогда нас и выдали замуж, меня за Янниса, а сестру за Ерассимоса. Мы даже толком и не поняли, как это произошло, но я не могу сказать, что мы были несчастливы. Мирто было девятнадцать лет. Она работала билетершей в Сине-Рекс, на улице Университета. Ерассимос отличался редкой добротой. Они отлично ладили до самого конца, пока он не умер три года назад. Детей им Бог не дал. Мне было на два года меньше, чем Мирто. Я училась в бухгалтерской школе, я очень любила цифры, как ты, Павлиночка. Яннис был старше меня на тринадцать лет. Настоящий мужчина, настоящий грек. Как тебе объяснить… Он умел это делать! — Шриссула засмеялась, у Павлины на лице расплылась понимающая улыбка. — Работа с мрамором требует твердости, понимаешь, что я имею в виду…

— Он был очень мужественный? — спросила Павлина, продолжая улыбаться.

— Да, и очень сильный… — Шриссула снова засмеялась. — Тонкий, весь мускулистый, руки, ноги, плечи, тело, живот, шея… Весь такой крепкий. Ни грамма жира!

— Как Арис! — сказала Павлина. — Он был точно такой, каким ты Янниса описываешь.

Шриссула помолчала, наклонилась к Павлине и погладила ее по волосам:

— Говорить он не любил. Он покорил меня в постели. Ежедневно, ежеминутно я думала о том, как мы окажемся в постели. Днем за работой он ужасно потел, я это видела, я ведь работала в той же мастерской… И вечером ему ничего не оставалось, как помыться с ног до головы. И после этого от него пахло мылом с лавандой. Я с ума сходила, знаешь, я по-настоящему сходила с ума. Такой сильный, такой нежный… Он знал все мое тело, каждый уголок, понимаешь? Далеко не каждый мужчина в этом разбирается. — Павлина и Шриссула одновременно засмеялись. — Он любил целовать мой живот. Он покрывал каждый миллиметр мелкими поцелуями, столько времени на это тратил! Он так меня любил, что иногда мне кажется, что, будь он жив, он и теперь покрывал бы мой толстый живот тысячью маленьких поцелуйчиков… Ну это, конечно, вряд ли…

Она замолчала, глядя в пространство, и спустя несколько секунд продолжила:

— Вечером — слышишь, каждый вечер — он говорил мне: король обходит свое королевство. И целовал меня всю, все мое тело.

Павлина опять засмеялась:

— Ты любила его?

— Чем больше он меня целовал, тем с большей страстью каждая частица моего тела ждала его ласки.

Через пять месяцев супружеской жизни Шриссула забеременела. Стоял декабрь 1930 года. Ее работа в мастерской значила для них очень много. Людям платили плохо… Они решили избавиться от ребенка. Может быть, она смогла бы переубедить Янниса, но она не настаивала. Истина заключалась в том, что для нее было важнее оставаться желанной.

— Мне хотелось одного, чтобы он занимался со мной любовью каждый вечер.

Шриссула помолчала и добавила:

— Ты знаешь, я и в самом деле была хорошенькой…

— Ты — красивая, — сказала Павлина. — Ты самая красивая женщина в мире.