Среда обитания приличной девушки - Галина Хованова Страница 29

А мы что — нам же интересно, нам же только свистни. Ну вот, должна я вам доложить, что зоопарк ночной и дневной — это две не просто большие, а огромные разницы. Кстати, девушку звали Света. Это я сейчас вспомнила. Так вот, нас с подружкой Лийкой она с удовольствием использовала в качестве дополнительной рабочей силы. Первое наше посещение закончилось для меня травмой — мне дали покормить из пипетки свежерожденного бельчонка, но эта сволочь, хоть и пила молоко, закатывая глаза и пуская пузыри, умудрилась своими мелкими, но острыми зубами прокусить мне палец насквозь. Принцип «за хвост и об дорогу» в отношении животных мне гораздо ближе любого другого, но животное было государственное, поэтому пришлось сдержаться.

Таинственно и загадочно выглядит изнутри ночной зоопарк. На его территории не горят фонари. На фоне светлого ночного питерского неба листва деревьев раскинула черную кружевную шаль. Запахи — свежести, каких-то цветов, остывающего асфальта, воды, острые животные запахи. И звуки — в какой клетке заворочался во сне, что-то пробурчал, хрюкнул, пукнул или рыкнул этот непонятный кто-то. Периодически, просыпаясь или во сне, что-то чирикают птицы. И все вместе так необычно. Если закрыть глаза, можно подумать, что ты где-то в джунглях.

Но если взялся помогать — помогай на полную катушку. У львицы родились дети. Как мать она была никакушка. Посмотрела на своих детей — и пошла мясо жрать. А дети тоже жрать хотят, но мясо не могут. Поэтому нам вручались бутылки со смесью, и надо было сначала впихнуть эту смесь в котят, а потом долго-долго массировать им животы. Животы были круглые, как мячи, потому что смесь усваивалась плохо, несчастных мучили газы, и они дристали, как пожарные машины на выезде. Струей. Но деваться было некуда, долг дружбы звал, поэтому мы сидели в бараке у хищников, вдыхали их хищные запахи и массировали котятам пузы.

Громкое приключение в зоопарке было уже не в бараке, а под открытым небом. Где медведи.

Если как следует вспомнить, та ночь начиналась так. Я пошла в зоопарк одна. Светка критически меня оглядела и сказала, что, поскольку колготки дороги, а я как раз в джинсах, то и кормить медвежонка именно мне. После чего, вручив мне литровую бутыль с кашей, запихнула меня в клетку к медвежонку и пошла на обход. Я присела на пенек (там было куда присесть) и осмотрелась.

Клетка маленькая — два на два. И медвежонок маленький. Странно пахнущее существо ему сначала не занравилось, поэтому он забился в домик в углу и только взблескивал на меня из темноты глазами. Но голод не тетка, а потом я же девушка харизматичная, поэтому он мало-помалу выполз из домика, походил вокруг, обнюхал меня и с размаху уселся мне на ногу, обхватив ее лапами. Так и хотелось покачать этой самой ногой и поприговаривать: «По кочкам, по кочкам…» Но животное было занято — оно жрало кашу. И в конце концов ее сожрало. А отцепить его от ноги не представлялось возможным. Потому что медвежонок маленький, а когти у него, как у большого. И когда его пытаешься отодрать, он мяукает возмущенно и впивается когтями прямо в родную мне ногу.

А Светы все нет и нет. А сидеть на пеньке с медведем на ноге мне уже надоело. Я бы уже и походила, да почти негде. А время идет. Короче, когда подруга нарисовалась, она застала такую картину: в клетке, согнувшись пополам, потому что высота потолка метр пятьдесят, с висящим на ноге медведем выхаживаю я, рассказывая тому медведю, что в тюрьмах, даже в карцерах, заключенным животных на ноги не вешали.

Света похихикала, но с ее помощью мы сняли груз и выпустили меня на свободу. И пошли прогуляться по аллейке. А там в клетках еще медведи. Только взрослые.

Один из них, бурый, дрыхнет, лежа на полу, босоножки в разные стороны, задняя лапа задрана на решетку. Огромная такая лапа, когти желтые, кривые, подошва черная — по виду напоминает автомобильную покрышку.

Дух исследователя во мне всегда был силен. А мозгов как нет, так и не было. Поэтому вопрос «А боятся ли медведи щекотки?» сильно взволновал мой неокрепший организм. И я перелезла через забор, мучаясь и матерясь, и пощекотала ему пятку.

Обратно через забор я перелетела. Потому что такое посягательство на святое было пресечено тут же. Оскорбленный самец бросался на решетку, ревел, вставал на дыбки, пытался выломать прутья, а в его маленьких черненьких глазенках горела такая жажда мести, что скорость нашего удаления от клетки была близка к звуковой.

В зоопарке, в рабочих помещениях, живут тараканы. Большие, мадагаскарские. Ползают, сволочи, где хотят. И мало того, что ползают, они еще и летают. Идешь, бывалоча, по коридору, а он летит навстречу как пикирующий бомбардировщик, низкое гудение издают его жесткие крылья. А с каким звуком он шлепается об стенку и падает! Это если ты успеваешь увернуться, и он не стукается об дурацкий лоб.

Так вот — обезьяны еще в зоопарке были. Например — орангутаны. Незадолго до нашего знакомства со Светкой зоопарк приобрел в Германии парочку — самца и самку. Обезьян привезли, рассадили по соседним клеткам на период акклиматизации и всячески за ними присматривали и их обихаживали.

Орангутан — это что? Мало того, что огромная физическая сила, так еще и некоторое количество сообразительности и гораздо большее количество агрессии. А показать, кто здесь хозяин конюшни, самец любил страшно. Рожи корчил — не приведи господь какие, на прутьях клетки висел, носился по ней черно-рыжим смерчем.

А мадам его приболела в пути. Ничего страшного — простуда, но чувствовала она себя не ахти, подкашливала, сидела грустно, притулившись в углу. И девушку нужно было, конечно, лечить. Уж не знаю, что с ней делали днем, а вот во время ночного обхода Света должна была дать ей какое-то лекарство.

На обход мы пошли втроем — Света, я и мой папа, которого я по доброте душевной пригласила тоже поучаствовать в такой экзотике — ночной поход в зоопарк. Светка приготовила банку из-под зеленого горошка «глобус», приплюснутую так, чтобы получился носик, налила туда воды с вареньем и насыпала лекарство. Потом подумала-подумала и приготовила вторую такую же банку, только с питьем, без лекарства, объяснив нам, что если поить только самку, то орангутан так беснуется, что просыпаются все остальные обезьяны.

И вот мы почти на месте. Там, где содержатся крупные особи, зрители от обезьян отделены сначала крупной решеткой, потом проходом вдоль клеток, а потом мелкой сеткой от пола до потолка. Мы стоим у стеночки, метрах в четырех от клеток, а Света, поскольку деваться ей некуда, идет по проходу. В одной руке — одна банка, в другой руке — другая, под мышкой — журнал обходов.

Первой на ее пути была дама. Дама подползла к Свете, протянула длинную волосатую длань, взяла банку и стала пить, вытягивая губы трубочкой, если так можно назвать этот гобой.

Орангутан страшно разозлился за те несколько секунд, когда бабе уже дали, а его временно обделили. И стал плеваться в Светку. Она сначала прикрывалась журналом, потом ей это, видимо, надоело, и с криком: «Ах ты, сволочь валютная, зараза ФРГ-шная!!!» она ка-а-ак плюнет ему в морду. В ответ.

Что тут началось — содом и гоморра в одном флаконе. Джентльмен попытался выломать прутья клетки, орал не своим голосом, размахивал граблями, пытаясь снять с подружки скальп. И, самое интересное, он все время плевался. Сквозь зубы, как приблатненный подросток. Но, в отличие от подростка, делал он это с чрезвычайной меткостью.