Дама из Долины - Кетиль Бьернстад Страница 29

Землянка оказалась небольшой бревенчатой избой, стоящей среди деревьев в двух шагах от интерната. Мы идем сверкающим синевой полярным вечером, свет которого удивительным образом напоминает мне бессонные летние ночи в детстве на Мелумвейен в Рёа. Эта синева навсегда осталась в моей голове.

— А вдруг за каким-нибудь деревом притаился медведь и ждет нас? — шучу я.

— У нас здесь все может быть, — дружески откликается Эйрик Кьёсен.

— И все-таки вы здесь живете?

— Потому и живем, — вмешивается в разговор Сигрюн.

Внутри Землянка гораздо больше, чем можно было подумать снаружи. Гостиная с большим грязно-белым камином. Диван с креслами. Старое черное пианино «Шидмайер». Не отделенная стеной кухня. Небольшой обеденный стол. Одна спальня, в которой стоит большая двуспальная кровать. Через открытую дверь я вижу, что она не прибрана.

Похоже, ни один из них не живет спокойной упорядоченной жизнью, думаю я. На стенах гравюры Савио. Лопари и олени. В углу висят семейные фотографии. Фотографии семьи Эйрика. Представительные родители и брат, который, очевидно, на несколько лет старше Эйрика. Фотография Иды Марие Лильерут и ее покойного мужа. И ни одной фотографии Ани или Марианне.

— Тебе не хватает чьих-то лиц? — спрашивает Сигрюн.

— Ты читаешь мои мысли.

— Но это же очевидно.

— Твоих фотографий в доме Скууга тоже не было.

— Мы не были близки с Марианне. И в этом нет ничего странного. Марианне с юности хватало своих забот. Есть братья и сестры, которые не видятся и не думают друг о друге всю жизнь.

— У тебя найдется еще немного «кофе»? — спрашиваю я, видя, что Эйрик подошел к холодильнику, чтобы достать прохладительные напитки.

— Больше никогда не проси меня об этом! — серьезно, но не сердито говорит Сигрюн. — Неужели ты не понимаешь, что спиртное на территории школы строжайше запрещено?

— Но ты же дала мне водки?

— В моей профессии трудно быть моралистом. Дала из уважения к тебе. Но Марианне это бы не понравилось.

— Не вмешивай сюда Марианне. Она сама пила больше, чем ты думаешь.

— Знаю. Но это не отражалось на ее работе.

— А на моей отражается?

Я вижу, что она медлит с ответом.

— Да, — наконец говорит она. — Ты играл прекрасно. Но разве ты потратил несколько лет жизни на то, чтобы играть только прекрасно? Как бы там ни было, ты не был так великолепен, как, наверное, кажется тебе самому. Я слышала все твои ошибки. Великодушная публика простила тебе это.

— Сигрюн! — предупреждающе говорит Эйрик.

— Пусть скажет все, что думает, — прошу я.

Она пожимает плечами.

— Я всего лишь любитель средней руки, — говорит она. — Но я не могу лгать.

— Я рад, что ты говоришь правду.

Но она не должна брать на себя роль моей матери. Я не хочу быть ее сыном. Хотя в глазах Эйрика я, конечно, еще мальчишка. Мне это ясно по тому, как он ко мне обращается, по тому, что мой концерт стал событием, каким не стал бы, если б играл взрослый мужчина. Эйрик привык разговаривать с учениками моего возраста. Его дело — заниматься с ними спортом и музыкой. На стене рядом с пианино висит гитара. Наверняка он поет известные и любимые молодежью песни — молодежь помешана на поп-музыке. Он заваривает для нас чай. Я быстро соображаю, что всеми практическими делами в доме, в том числе и приготовлением пищи, занимается он, а его жена разъезжает по Сёр-Варангеру, принимает больных, часто дежурит в больнице в Киркенесе и испытывает избыток адреналина.

Это я уже понял. В то же время ее не менее энергичный супруг весь день общается в школе с подростками и готовит их к серьезной и трудной взрослой жизни. На столе появляются чашки и шоколадный торт, который Эйрик достал из морозильника и отогрел. Уже поздно, но это первый вечер, который мы проводим вместе, втроем, и, наверное, я им более интересен, чем я думал, наверное, они хотят узнать, почему Марианне впустила меня в свою жизнь. В свою взрослую трудную жизнь. Сигрюн и Эйрик устраиваются на диване, он обнимает ее за плечи с видом собственника. Не похоже, чтобы ей это нравилось. Я внимательно слежу за ней, и мне кажется, что она слишком напряжена, она не расслабляется. Может, это из внимания ко мне? Может, они не хотят демонстрировать семейное счастье новоиспеченному вдовцу? Или просто стесняются? Может, Сигрюн уже раскаивается, что была так откровенна со мной в Киркенесе? Может, я слишком быстро вошел в ее жизнь?

Мы ведем дружескую беседу. Я пытаюсь всячески облегчить их положение. Мне ясно, что они оба относятся ко мне с уважением. Эйрик не может скрыть, что его интересуют мои планы. Но мне почти нечего им сказать, я ощущаю себя нездоровым и хмельным дыханием столицы.

— Решил некоторое время пожить в наших местах?

— Да. Несколько месяцев. Мне нужно было уехать из Осло.

— Это я понимаю, — быстро говорит Сигрюн.

— Почему бы тебе не поселиться у нас в интернате? — вдруг предлагает Эйрик. — Тебе это ничего не будет стоить. Комната, в которой ты будешь ночевать сегодня, мала для четырех человек, а отдать ее какому-нибудь одному ученику было бы несправедливо.