Воскрешение Лазаря - Владимир Шаров Страница 29

Война многих поворачивает к Богу, но, возвратившись домой, Коля о монастыре уже не заговаривал. И дело здесь было не в вере, скорее – в том, что он вышел из-под влияния старшего брата. Он столько всего повидал, на столько насмотрелся, что, наверное, это неудивительно. Кроме того, теперь, после фронта, было понятно, что человек он не монастырский, пока его туда вели, он шел, но тут они с братом потеряли друг друга, и без поводыря Коля свернул в сторону. Надо сказать, что Федя его решение отказаться от пострига принял спокойно. Написал, что давно сомневался, что Коля создан для клобука, и, конечно, идти в монастырь надо по склонности, а не потому, что туда идет старший брат. Пути их разошлись, однако казалось, что ничего из того, что их связывало, не пострадало. Обид не было, они по-прежнему любили друг друга, по-прежнему были близки, но через полгода произошло событие, которое для всех четверых стало страшным ударом. Если верить рассказу Кати, тогда она в первый раз и спасла Федю.

Всерьез об уходе в монастырь Катя никогда не думала. Она хотела иметь обычную семью, детей – сколько получится, но чем больше, тем лучше, – которых она сама выносила, родила и, главное, вырастила. Она была уверена, что ее мужем будет Коля, никого другого отцом своих детей – маленьких Коль и маленьких Кать – она и представить не могла. Она думала, что постепенно, шаг за шагом, сумеет отговорить Колю от ухода в монастырь, верила, что не сразу, но ей это удастся. Если же Коля все-таки примет постриг, тогда и она пойдет за ним. Потом была война, два Колиных ранения, когда он лежал в госпиталях; она была рядом с ним, выхаживала его, в другое время они чуть ли не каждый день писали друг другу длинные-предлинные письма. Лишь в последние месяцы из-за наступившего хаоса их переписка оборвалась.

Война столько всего поменяла в жизни, столько всего разрушила, что когда она узнала, что Коля демобилизован и живой скоро должен вернуться в Москву, она вдруг призналась себе, что не знает, какой он стал, и боится. Почему-то она думала, что теперь вслед за Федей он точно уйдет в монастырь, и ругала себя, что во время Колиного отпуска по ранению, когда они были вместе, ему не поддалась. Дело было на Кавказе, в Майкопе. В ее гостиничном номере был балкон, выходящий прямо на Казбек. Пока не стемнело, они, держась за руки, стояли там и смотрели на заснеженную линию гор. Потом он вдруг обнял ее, она видела, что он хочет, чтобы она сегодня стала его, хотя сказать не решается. Была ее очередь, она это хорошо понимала и даже не могла себе объяснить, почему тогда не ответила. Венчанию в церкви, первой брачной ночи она никакого значения не придавала, другое дело постриг, обручение с Христом. Может быть, она хотела, чтобы их отношения побыли бы еще чистыми, или просто побоялась… Позже она много раз пыталась вспомнить, сказать себе, почему, но так и не сумела. Наверное, хорошо, что не сумела, иначе было бы и вовсе невмоготу.

Когда Коля вернулся с фронта, Катя находилась под Тамбовом вместе с Натиной матерью, которая была очень плоха. Сама Ната сдавала выпускные экзамены на своих фельдшерских курсах, дальше до конца лета была обязательная практика в больнице, и они еще в мае договорились, что она сменит Катю примерно в двадцатых числах августа. Шел восемнадцатый год, Гражданская война; имение у Колпиных давно разграбили и отняли, и они жили, снимая комнату у своего бывшего садовника, честного, порядочного человека. Хотя у них почти ничего не осталось, здесь, в деревне, не то, что в Москве, они не голодали. Катя узнала, что Коля вернулся, из письма Наты, шло оно два месяца и дошло случайно, почта практически не работала. Она даже не стала на него отвечать, все ждала, что Коля или напишет сам, или приедет. Но он не ехал и не писал, она не понимала, почему, но ничего плохого ей в голову не приходило. И вдруг уже в последних числах августа, когда Катя знала, что со дня на день Ната ее сменит и она сможет вернуться в Москву, она получила два письма: одно от подруги с курсов, где среди прочих хороших и плохих новостей прочитала, что Коля и Ната теперь живут вместе, у них, как с недавних пор модно, гражданский брак, и письмо Наты, в котором о ней с Колей не нашла ни слова, это, кстати, поразило ее больше всего, а так – те же новости плюс приписка, что экзамены она, Ната, сдала на отлично, завтра получит в канцелярии диплом и сразу выезжает в Тамбов.

Что подруга написала правду, она не сомневалась, естественно, с Натой ни видеться, ни говорить ей было не о чем, понимала она и что Нате объяснения тоже не нужны. Через два дня, договорившись с женой садовника, что если случится накладка и сестра задержится, она как-нибудь за Натиной матерью присмотрит, Катя уехала. До Москвы она добиралась с приключениями. Сначала не сумела найти лошадь и почти весь путь до Тамбова шла пешком, в Тамбове же вообще застряла. Неделю поезда не ходили, кто говорил, что нет угля, другие – что разобраны пути, еще чаще Катя слышала про банду «зеленых», которая пускает составы под откос. Что было правдой, не знал никто, но, похоже, и первое, и второе, и третье. Из Тамбова она вырвалась чудом. Через город в Москву на переформирование проезжал эшелон красных, и в одном из комиссаров Катя узнала Фединого товарища по гимназии. Она увидела его совершенно случайно, сидя со своей корзинкой на перроне, закричала, побежала за ним, он ей обрадовался не меньше, обнял, расцеловал. Ей даже ни о чем не пришлось его просить, он сам все понял и сам предложил довезти Катю до Москвы. В Москву она ехала на открытой платформе с двумя сломанными пушками, их везли чинить. Это могла быть очень хорошая, веселая дорога: вокруг было еще лето, теплынь, везде спелые густые хлеба, которые со дня на день должны были начать убирать, в общем, нормальная, мирная картина, и что в стране творится черт знает что, можно было догадаться лишь на станциях.

Ей было жалко, что она не способна радоваться ни тому, что возвращается в Москву, ни что едет вот так, на открытой платформе и поезд идет быстро, почти без остановок, как раньше ходили одни скорые. В том, что произошло между ней и Колей, было что-то нечестное и несправедливое. Под стволом пушки у Кати было нечто вроде пещеры, она сидела там и ревела, потому что получалось, что они, хотя десятки раз и клялись, по-настоящему друг друга не любили, была игра, немного игры, немного любви, всего понемногу, если подобное оказалось возможным. Прошлого ей было особенно жалко, потому что без Коли, отдельно от Коли у нее никакого прошлого не было. Она не могла его куда-то задвинуть, а другое, наоборот, вывести на первый план и не знала, что делать. У нее словно вообще ничего не осталось. Почему-то тогда о Феде, как он примет, что Ната стала Колиной женой, она ни разу не подумала, может быть, из-за того, что для нее брак с Колей должен был стать началом длинного ряда событий, выстроить ее жизнь – здесь и рождение детей, и остальное, Федя же с Натой хотели и дальше идти параллельно, а это ведь не одно и то же. Вдобавок Федя, наверное, был теперь в Оптиной и еще ни о чем не знал.

Катя говорила тетке, что, конечно, она ничего в жизни не понимала и, когда спустя полгода узнала, какое впечатление брак Коли и Наты произвел на Федора, была поражена. Она услышала это от самого отца Феогноста, по своему обыкновению молившегося во весь голос. Происшедшим он был совершенно раздавлен. Такого горя, такой беды она от Федора не ждала и не могла себе представить. Сейчас, говорила она тетке, сколько бы ни было ей тогда жалко отца Феогноста, она ему за его горе благодарна, он им словно смягчил, сгладил ее беду, особенно после того, как она решила, что останется с ним, поможет ему все это пережить.