Перевод показаний - Джеймс Келман Страница 29

Да, настороженно, бдительно, это верно. У меня была своя роль, чтобы играть. Я видел, что и у этого коллеги, у правой руки, у него тоже своя, я был в этом уверен, ну и что из того?

И кто будет потом разбираться?

Я хотел научиться. Которые помоложе, могли бы увидеть это, [как] некоторое проявление терпения, насчет других не знаю. Но я не мог уловить все, что излагал старик, может ему следовало говорить помедленнее. И эта его резкость, она тоже. Я же говорю, в нем была резкость.

В голосе, в манерах.

Я ожидал безразличия, но резкость мешала моему постижению. И потом я видел его коллегу, он теперь наблюдал за другими в комнате, да, как они смотрят на старика, на меня, он был насторожен, очень насторожен, не просто внимателен, больше. Я должен был контролировать себя, чтобы не дергаться, и не мог. Сознавал это. И снова голос старика. Коллеги, сказал он, это для вас, вы должны этому научиться.

Он сжимал мою шею, душил, глаза его я видеть не мог, цеплялся за запястья, да, наверное, не думаю, что нет, и потом темнота, в глазах, и иголки света, брызги, голубые, какие-то такие. Я наверное повалился. Коллегу его я почти и не видел, только одна вспышка, да, и он щурился на меня. Это я увидел. Увидел его и понял, ему интересно мое происхождение, родители, откуда я. Он этого не знал, и старик тоже, хотя ему-то было все равно. Ни одному из них, ни одному. Я им ничего не сказал. Они ничего не узнали. Ничего я им не сказал, особенно старику. Нет, и правой руке, который вынюхивал все. И ничего не нашел. Да, и ничего не нашел. А я ждал, когда научат. Очень хотел научиться и ничего не видел, кроме этой минуты, потому как, что я могу сказать, я весь отдался, может и смерти, так я и сделал.

Внимание всех других сосредоточилось на старике, на его демонстрации. Коллегу его я больше не видел, но и он смотрел, не изменившись лицом.

Теперь я сглатывал, думаю, хотел заговорить, если бы вышло, сглатывал, пытался заговорить, но старик держал меня за горло, отгибая голову, пережимал трахею, давил ладонью на грудь, и я только сглатывал, он нажал посильнее, вдруг, и я увидел его глаза, и меня там не было, ничего от меня, я для него не существовал, просто кусок мяса, который надо разрезать. Нож прижимался к моему животу, давил на него, нажим острия, я различал его и думал, как долго еще, пока не услышал голос, пока он не прозвучал. Откуда-то, я не смог понять откуда. Но старик все глядел на меня, нажимая на грудь. Очень сильно. Коллега его тем временем переходил комнату, я мог бы взглянуть на него, мог улыбнуться, но не видел его, не мог. Старик вслушивался, только вслушивался, и все. Я следил за ним, он это видел. И видел, что я жду. Я знал, как ждать, ну и ждал. Старик, его коллега. Ответственность на них. И тут вдруг заговорил кто-то другой. Кто-то другой. Я знал это, знал. Заговорил. Друзей не бывает, сказал он, других не существует.

Скрипучий голос, потом молчание. Никто в комнате, похоже, и пошевелиться не мог. Я подождал, потом перевалился на бок, потому что старик держал уже не так крепко. Я думал понять, чей это голос. Я знал, он еще прозвучит, и я признаю его. Знал, что так и будет.

Огонь уже угасал, света было немного, но был запах, да, сладковатый, грязный уголь, сырость, что-то так. Я вглядывался туда, где светло, видел на себе их глаза. Как будто они думали, что я не из них. Теперь они знали истину, лежавшую в этой демонстрации, все молодые коллеги. Возможно, раньше они могли ее отрицать. Примеры, их можно учитывать не учитывать. Я увидел в другом конце комнаты коллегу старика, как он сидит, вроде бы развалясь. Да нет, не развалясь. Увидел, как он глядит на меня, с любопытством. И с надменностью. Вот это он зря. Я знал это, и мог это сказать, оспорить, я видел это, да, надменность, высокомерие, еще бы, правая рука. Интересно, почему старик выбрал его. Я был бы лучше. Я способен на все, мог преуспеть, и без всякой надменности.

Все тот же заговорил. Я узнал его. Он обращался сразу ко всем. С другой стороны, сказал он скрипучим голосом, вы обязаны знать и это.

Но он не закончил, а просто оглядел комнату, как будто смиряясь со всем. Вошли другие. Я почувствовал, что-то сместилось в атмосфере. Старик начал двигаться и так методично, что рука его представилась мне старыми клещами, проржавевшими изнутри, всегда немного запаздывающими. Таким клещам вовсе не надо думать о том, того они стискивают, не того. Они вцепляются, и избавиться от них уже невозможно. Он похлопал меня по плечу, бормоча что-то про то, что я свою роль отыграл.

Правой руки в комнате уже не было. И третьего тоже, который говорил.

Я бы сказал так, никто настоящей возможности не получает. Мне ее не дали. Поэтому я бы сказал, что со мной обошлись не по честному. И закрыл глаза. Я только надеялся, молодые это поймут, увидят, что я пришел в наш мир не по выбору, сделанному в результате вот такой демонстрации. Если кому интересно мое мнение, так я бы лучше и не жил. Конечно, старик мог это знать, мог не знать, какая разница.