Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер Страница 29

– Потерпи, – обернулся Кифа. – Осталось совсем немного.

Это придало мне сил, и, хоть обещанное «немного» заняло изрядный промежуток времени, я дотерпел. Мы отбежали от стены по меньшей мере три стадии, обогнули невысокий холм, на котором скрючились несколько низкорослых деревьев, и очутились в довольно обширной долине, окруженной со всех краев грядой холмов. Обитель отсюда не была видна, и я сразу догадался о предназначении долины. Впрочем, не сообразить мог только совсем непонятливый: то тут, то там на серой, но уже начинавшей желтеть поверхности песка виднелись фигуры сидящих людей, с головой закутанные в плащи.

Теперь я понял, для чего Кифа велел захватить плащ. Никто не должен видеть лицо ессея во время очищения, ведь это один из наиболее личных моментов в жизни. Нормальный, неиспорченный человек хочет провести его наедине с самим собой. Ни жена, ни дети, ни мать, ни близкий друг не допускаются. И дело не только в дурном запахе и неприятном зрелище. Есть нечто особенное в самом процессе освобождения от нечистот, оголяющей скрытную часть человеческого существования. Не зря язычники, поклоняющиеся Ваал-Пеору, сделали испражнение частью служения своему божеству: оно с ними во время самого интимного процесса.

Мы быстро разошлись в разные стороны, стараясь выбрать место подальше от сидящих на песке ессеев. Я спрятался за глыбой из обветренного камня, вытащил подаренную Звулуном лопатку, выкопал ямку, воткнул лопатку в песок, быстро укутался плащом и, еле сдерживаясь, присел на корточки.

На край долины мы вернулись почти одновременно и, не сговариваясь, выстроились в цепочку: Шали, за ним Кифа, потом я. В таком порядке нам предстояло ходить вместе еще много-много дней. Тогда я и не подозревал, что всякий поступок в первые часы пребывания в обители определяет порядок на месяцы, а то и на годы.

В жизни любого человека бывают периоды, когда каждая минута судьбоносна. За ним могут следовать годы и годы спячки, монотонного перелистывания малозначащих событий, вялой смены зимы весной, а весны летом. Череда сонных недель, гулких от пустоты и неотличимых одна от другой, и вдруг – снова яркий, бешеный день, неумолимо выламывающий из пальцев уже согретый ладонью рычаг. Распознать такой день, быть готовым к повороту, не дать событиям решить за тебя, а самому властно и цепко направить их в благоприятную сторону – это и есть подлинная удача. Но она приходит лишь к тем, кто не спит.

Мое положение необычайно упростилось. Я не должен был ничего решать и ни о чем думать. Следуя за моими товарищами, я проник в обитель гладко и глубоко, как входит шип терновника в кружок сливочного масла.

Помня наставления учителя Звулуна, в зале с бассейнами я сразу направился к самому последнему, думая, что Шали и Кифа, скорее всего, уже получили право окунаться в расположенном ближе к источнику. Но они, к моему удивлению, стали раздеваться рядом со мной.

Мы повесили одежду на каменные крючки, выступающие из стены, и Шали первым начал спускаться по ступенькам. Его тело было ровным и гладким, как у девочки, а двигался он бесшумно, почти с женской грацией. Мышцы его продолговатых ягодиц попеременно напрягались, левая, правая, левая, правая.

Вода в бассейне обжигала холодом, это я уже знал, но Шали вошел в нее, даже не вздрогнув. Окунался он проворно и ловко, редкие брызги серебряными точками осыпали края бассейна. Я машинально отсчитывал погружения, два… девять… четырнадцать… восемнадцать. Закончив погружения, Шали с безмятежной улыбкой взбежал по ступенькам, и я заметил на правой стороне его груди пять рядом расположенных синяков, словно кто-то ткнул в него растопыренной пятерней.

Шали принялся одеваться, а вместо него в бассейн направился Кифа. Он был с головы до ног покрыт черными блестящими волосами, а ступал тяжело и основательно. Заходя в воду, он несколько раз громко фыркнул, затем раздвинул руки и резко присел. Брызги полетели во все стороны, Кифа ухватился руками за камень в стенке и стал, не выныривая, быстро двигать головой вверх и вниз, словно кланяясь под водой.

Я недоуменно посмотрел на Шали, но тот молча кивнул, мол, все в порядке, так тоже можно. Кифа поклонился восемнадцать раз и шумно выбрался из бассейна. Потоки воды, стекавшие с его покрытого мокрыми волосами тела, напоминали подтеки грязи.

Настала моя очередь. Кроме плеска воды, в зале не раздавалось ни одного звука. Мысль о Змее мелькнула в моей голове, но сразу пропала. Нет, сюда ему не добраться!

Я быстро ступил на первую ступеньку, но тут же поскользнулся и, не удержав равновесия, рухнул в воду. Тело обожгло, я нащупал ногами дно и, мгновенно выскочив, глубоко вдохнул. Шали, уже одетый, стоял у края бассейна, иронически усмехаясь, Кифа, натягивая прилипающий к телу хитон, сделал мне успокаивающий жест рукой.

Я отвернулся к стенке и представил, как все мои ночные мысли, все нечистые побуждения, вся моя зависть, злость, обиды и страхи исчезают под благодатным воздействием воды, текущей прямо из рая. Набрав полную грудь воздуха, я опустился почти к самому дну, вцепился руками в стенку и начал кланяться, подражая Кифе. На пятнадцатом поклоне я, наверное, слишком приблизился к стене и со всего размаху врезался головой в камень.

В глазах вспыхнул неземной огонь, а в носу защекотало. Боли я не ощутил, она пришла позже, просто наступило отупение, лоб словно сдавила невидимая рука, и он онемел, потерял чувствительность. Я отодвинулся от стенки и продолжил поклоны: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. Воздух заканчивался, удушье уже начало сжимать мое горло, я отпустил руки, чтобы вынырнуть, и в эту секунду услышал тихий, вкрадчивый голос.

– Шуа, – позвал голос, – Шуа!

«Змей, – промелькнуло в моем мозгу. – Неужели он все-таки пробил защиту?»

Я стремглав выскочил из бассейна, и тут боль навалилась на меня со всей силой. По лицу заскользили капли, я смахнул их ладонью, думая, что это вода, но пальцы окрасились красным. Голова болела так, что не было сил держать ее прямо, я опустил глаза вниз и увидел, как у моих ног расплывается лужица крови.

– Сейчас, сейчас, – раздался знакомый голос.

Я поднял голову и увидел спешащего ко мне учителя Звулуна. Из-за его спины выглядывало искаженное лицо Кифы.

– Ну-ка, ну-ка, покажи, – ледяные пальцы Звулуна сжали мой лоб и повернули голову набок. В глазах потемнело, из пальцев Звулуна словно выскочили иголки и пронзили лоб такой острой, искрящейся болью, что у меня перехватило дыхание. Я дернулся, пытаясь вырваться, но Звулун держал крепко. Волна боли, куда более сильная, чем предыдущая, выкатилась из пальцев, и я на несколько мгновений позабыл обо всем на свете. Перед глазами поплыли розовые пятна, тихий звон, нежный, точно журчание весенней воды, заполнил уши. Видимо, я потерял сознание, а когда очнулся, пальцы Звулуна все еще сжимали мой лоб.

Боль пропала, точно ее никогда не было. Звулун опустил руки и сказал:

– Иди умойся, только не в бассейне.

Он указал на дверь своей каморки, в которой он вчера стриг мне волосы. Я умылся над тазиком, поливая воду на руки из точно такого же кувшина, что стоял у меня перед кроватью. Кровь остановилась, а посередине лба я нащупал довольно большую ссадину, неприятно отзывавшуюся на прикосновения пальцев.