Расщелина - Дорис Лессинг Страница 29

Тем временем на женском берегу правила Марона, правила не так сонно и вяло, как когда-то Старые Они, а энергично и зачастую, как предполагается, даже чрезмерно круто. Марона проделала путь мимо топей в ту часть леса, где правил Хорса, и устроила ему взбучку, в результате чего драки закончились. Есть предположения, что мужчины получали удовольствие от схваток, от процесса борьбы и от победы, ее результата. Если в схватках появлялись пострадавшие, их отправляли лечиться к женщинам.

Прежде чем Хорса пустился в путь, между ним и Мароной произошло столкновение. Каждая из хроник подает это столкновение как единичное событие, ссылаясь, соответственно, на «Мужской гнев» и «Женский гнев» каждая. От гнева никуда не денешься, но единичность его — неверное истолкование и представление событий. Помню свою великую радость, удовлетворенность, для историка ощущение несравненное, момент осознания истины. На самом деле имела место серия взаимных придирок при нежелании каждой стороны уступить, простить, забыть. Взаимные жалобы и обвинения, противоположность воззрения на одни и те же вещи, ненужное раздувание помянутого праведного «гнева». Разумеется, именно так и обстояло дело, и как только я этого раньше не заметил… Взор человеческий глубоко не проникает! Снова и снова те же обвинения, присланные с женщинами-гонцами, произнесенные своими устами. Мужчины бездумны, безответственные, им плевать на других, да и на себя тоже, а уж о безопасности маленьких мальчиков они вообще не способны помыслить. И, разумеется, то, что мы испортили, лишь женщины в состоянии выправить, спасти, загладить. Так излагает ситуацию мужская версия хроник.

«И решил Хорса покинуть эти места, найти место подальше от Мароны, чтобы не так просто было ей добраться по наши души».

* * *

Нижеследующее, как мне кажется, относится к теме.

Несколько дней назад мы с Феликсом, рабом моим, автором восхитительных копий Дианы и Артемиды, прогуливались по склону одного из холмов, и я заметил местечко, как нельзя лучше подходящее для сооружения дома. Да, у нас в поместье уже есть прекрасный дом, но мне нравится мечтать о доме еще лучшем. Мы все как следует рассмотрели, обсудили, разобрали плюсы и минусы приглянувшегося мне местечка — и больше к этому вопросу не возвращались. А сегодня Юлия прибыла в городской дом впопыхах, без предупреждения, заявив, что ей надо со мной поговорить. По лицу жены я понял, что новости не для чужих ушей. Лолла как раз убирала соседнюю комнату. Я взял Юлию под руку и повел во двор, где она сказала:

— Это очень серьезно. Где мы можем поговорить?

Я знал, что Лолла в доме мигом переместится к окошку, а здесь рядом сидел, привалившись к стене, старый раб. Мы прошли к фиговому дереву. Тут нас вряд ли кто-нибудь мог подслушать.

— Дорогой, ну до чего же ты неосмотрителен, весь город только и говорит, что о нашем новом доме. Даже думать об этаком сейчас безумие. — Я любовался своей милой женой, хотя и не мог вспомнить, когда видел ее столь возмущенной. Юлия всегда прелестна, даже, как оказалось, когда собирается закатить сцену.

— Но, Юлия, позволь, как может весь город кипеть слухами о доме, о котором было лишь вскользь упомянуто в нашей беседе с Феликсом?

Она недоверчиво сверлила меня взглядом, вся собранная, готовая к броску, однако несколько изумленная. Я хотел просто отмести такую возможность, но поразмыслил и нашел объяснение.

— Кажется, я понимаю, где корни этих слухов.

Отец мой освободил в свое время двоих любимых рабов. Один из них сейчас торгует требухой в портовой лавчонке, другой — мясными пирогами в гладиаторском квартале. Оба дружны с нашими рабами. Феликс, прибыв в городской дом несколько дней назад, наверняка обмолвился, что хозяин замышляет построить дом, и вот результат.

— Об этом все болтают. Поверь, это не самый мудрый твой поступок. — Юлия частенько — с иронией, а иногда и всерьез — называла меня «мудрым мужем».

Я объяснил супруге, насколько слухи раздуты, искажены и преувеличены, растолковал, что все это воздушные замки, построенные на основании пустячка.

— Ничего себе пустячок! — воскликнула она и пугливо огляделась. Затем обняла меня жестом любящей жены, жестом вполне естественным, если бы не его редкость, которая, конечно же, обратила бы на себя внимание любого наблюдающего раба. — Слушай, слушай внимательно. Опомнись. Ты забыл, в какое время мы живем? — горячо зашептала Юлия прямо мне в ухо. — Ты у нас мечтатель, может, ты и вправду не понимаешь. — И она начала перечислять мне имена известных людей, дома, имения, стада, серебро и золото которых конфисковал наш последний тиран. — Хочешь подарить дом Нерону? — завершила жена перечень именем, выдохнутым так тихо, что его можно было лишь угадать. — Он свирепеет с каждым днем. Пойми своей дурной старой головой, что начало строительства — приглашение к грабежу. — Юлия разжала объятия и принялась разглаживать мою помявшуюся тогу. Вынула серебряный гребень, расчесала мне волосы. Давно не видел я ее лица столь близко. Воспользовался случаем поискать в лице отпечатки распущенной жизни, которую она вела. Следов немного, лишь морщинки вокруг глаз. — Услышав вчера в городе эти толки, я решила, что пора тебя предупредить.

— А кто это обсуждает? — Вопрос излишний. И так ясно кто.

— Будь осторожна, Юлия, — прошептал я.

Она кивнула и улыбнулась.

— Спасибо. Иногда ты бываешь совсем старый дурачок, — прошептала Юлия и слегка меня встряхнула.

— Нигде, кроме как в моей голове, этот дом ничем не отмечен, — еще раз заверил я жену.

— Лучше скажи этой дуре Лолле, что ты хотел строить дом, да Феликс говорит, что ручей летом почти пересыхает. Нет-нет, не это. Лучше скажи, что денег нет, жаль, придется подождать годик-другой… третий… — Голос ее опять почти замер. — Не вечен же этот…

Она отступила на пару шагов.

— Да, подзапустила я тебя. Что это за безобразие! В следующий раз я привезу тебе новую тогу.

— Надеюсь, недолго ждать придется, — улыбнулся я, и она рассмеялась полудразнящим, полуупрекающим смехом.

Хочется думать, что Юлия иногда жалеет, что я для нее слишком стар. После всей этой дряни, с которой она проводит дни и ночи там, в их дворцах и имениях… Конечно, ей хотелось бы освежить себя контактом с порядочным человеком… Так мне думалось. Рука в руку мы с Юлией прошли к дому. Из окошка высунулась физиономия Лоллы.

— Вечно одна и та же песня, дорогой. Как только я хочу попросить у тебя денег, так у тебя пусто, — тоном упрека, надув губы, заныла Юлия. — А, Лолла, давно тебя не видела… — И еще громче: — Ты никогда не думаешь о последствиях. Надо было спросить меня. Уж я бы ни за что не посоветовала отправлять деньги с фессалийским рейсом. Судно затонуло со всем грузом, экипаж еле спасся.

Я проводил жену к наружной двери, возле которой ее ждали носилки-стул с рабами-лектикариями. Мы обменялись улыбками заговорщиков, и стул закачался над мостовой, удаляясь. Итак, к вечеру слухи о моей крайней бедности должны наводнить город. Я прошел в кабинет, вспоминая слова Юлии. Значит, таково ее мнение о «мудром муже»… Что ж…