990 000 евро - Евгений Зубарев Страница 29

– Вечером показ в Зверюшнике, тебе надо будет жестко оттоптаться по аборигенам, – заявила мне Николь, едва официант отошел от нашего столика.

Мы сидели в обычном уличном кафе, где не надо было держать лицо или делать вид, что ты прячешься от папарацци.

Это было простое московское уличное кафе: несколько столиков на типичной городской улочке – широкий пыльный тротуар, исцарапанные сразу во всех видных местах, зато старательно умытые с утра пластмассовые кресла, плюс книжки меню в обложках из кожзаменителя, привязанные грязно-серыми бумажными веревочками к потертым жизнью столикам.

Только невежды полагают, что подобные характеристики именуются отрицательными – на самом деле все вышеперечисленное лишь объясняет повышенную востребованность заведения, где мы втроем уселись отдохнуть после напряженного дня.

Впрочем, Ганса нельзя было назвать третьим – он был просто соседом, подхватившим со стойки бара случайную газету и теперь уныло бубнившим в ожидании своего пива унылый и предсказуемый текст:

«По словам специалиста по календарю майя Натальи Ефремовой, кризис продлится максимум до января следующего года. Сейчас Земля переходит на новый поток вибрации: магнитно-вибрационное поле нашей планеты изменяет свою частоту. Также изменяется положение земных осей. А вот экстрасенс Антуан Капица говорит, что причиной углубления финансового кризиса стало поведение Меркурия, который отвечает за бизнес-сектор. С конца сентября эта планета развернулась и пошла в обратном направлении, сообщил Капица. По словам популярного астролога, обратное движение Меркурия продолжится до пятнадцатого октября. После этого можно будет ожидать относительной стабилизации финансового сектора, а курс доллара пойдет на спад. Прогнозируемая дата относительного спокойствия на рынке ценных бумаг – начало ноября»…

Николь внимательно выслушала сольное выступление Ганса, а потом негромко сказала, обращаясь исключительно ко мне:

– У Марка сейчас все плохо с положением земных осей относительно Меркурия. Спад в металлургической промышленности и все такое, понимаешь? Ему позарез нужно продать свои активы, тебе это ясно или нет?! Если он не продаст их в ближайшую неделю-две, потом они не будут стоить ничего.

Я с готовностью кивнул, хотя мне, разумеется, было все равно. Какое мне дело до капиталов Марка? В то, что мне действительно выплатят хотя бы десятую часть от обещанного миллиона, я не верил. Вся эта затея была лишь поводом оставаться рядом с Николь. Понятно, что как только во мне отпадет надобность, Николь забудет даже мое имя. Хотя нет, это имя она не забудет. Но я к нему никакого отношения не имею.

– Поэтому ты должен мне помочь, понимаешь? Миша, очнись! Ты понимаешь, что нам всем надо очень постараться?

Я опять непринужденно кивнул, но посмотрел на нее не сразу – только после того, как официант принес мой кофе. Все-таки пар над чашкой создает некую иллюзию отчуждения, если почаще поднимать свой кофе на уровень глаз.

– Я смотрю, ты решил, что и так слишком для меня стараешься, так?!

Было хорошо видно, как она себя заводит, разгоняется для истерики, но я не знал, как ее остановить. В брутальном Питере я бы дал ей пощечину, но в гламурной Москве этот способ не годился, поэтому я по-прежнему прятал глаза за своей чашкой и изредка поводил носом, в глупой надежде отведать ее рядом хотя бы так, на расстоянии.

– Ты почему молчишь, Мишенька? – неожиданно тепло поинтересовалась Николь, и у меня все заныло внутри от предвкушения близости.

Я отставил чашку и заглянул прямо в ее бесстыжие зеленые глаза.

Потом я оценил диспозицию, встал, взял Николь за податливую руку и потащил за рекламную стойку, удачно размещенную совсем рядышком, в поросли кустиков напротив кафе.

Из протестных звуков я услышал лишь насмешливый кашель Ганса, шелест его газеты да шипение кошки, изгнанной со своей исконной территории. Николь напротив, все, что требовалось, проделала молча, и я был ей за это благодарен.

Мы вернулись все в той же странной городской тишине, еще уцелевшей в немногих московских улочках внутри Садового кольца.

Впрочем, местная официантка не удержалась от личных оценок, неожиданно появившись у нашего столика с пачкой бумажных салфеток, но, бросив их на наш стол, удалилась, не произнеся ни слова, зато яростно виляя упругими бедрами под фирменной юбкой в обтяжку.

– Миш, нам надо спасать алюминиевые заводы Марка. Надо сделать это, понимаешь? Иначе – нищета! – снова взялась за меня Николь.

Она восстановила порушенную красоту всего за пару минут интенсивной работы с косметичкой, и я, с искренней нежностью глядя на нее, подумал, что неплохо было бы повторить все то, что мы только что делали в кустиках. Во имя российской металлургии или еще по какому-нибудь такому же важному поводу. Сейчас я готов был спасать даже отечественный автопром.

У Ганса зазвонил телефон – что-то пафосное из Чайковского, – и немец быстро прижал трубку к уху.

Я рассеянно смотрел по сторонам, размышляя над странной закономерностью: чем примитивнее у человека вкусы, тем охотнее он расставляет вокруг себя элитарные маркеры, вроде классической музыки в качестве мелодии звонка или экзотических потребностей. Такие люди могут шумно, со скандалом, требовать в ресторане необычный сорт пива, хотя ничего, кроме «Балтики № 3», не пили сроду. Зимой я своими глазами видел, как Ганс приволок из самоволки тяжелую, килограммов в двадцать, годовую подшивку журнала «Русский философ», за которую, по его утверждению, даже заплатил деньги. Насчет денег, конечно, брехня – журналы он украл у зазевавшегося уличного букиниста, но все равно неясно было – зачем. Пачка простояла в казарме нераспечатанной до мая и использовалась в качестве подставки для стаканов. Потом журналы унес домой Суслик – тоже тот еще читатель.