Иствикские вдовы - Джон Апдайк Страница 29

— Не извиняйся. Я ожидала, что ты скажешь нечто подобное. И честно говоря, чувствую облегчение. Я не была уверена, как среагирует моя эмфизема на такую высоту, хотя агентша из бюро путешествий уверяла, что проблем не будет.

— Ну конечно, для нее никаких проблем и не было бы.

— Вот именно. — Повисла пауза, обе наслаждались взаимопониманием. — Тем не менее, — мечтательно продолжила Сьюки, — было бы замечательно снова съездить куда-нибудь вместе, пока мы не слишком постарели. У Джейн есть проблемы со здоровьем, хотя она не любит о них распространяться.

— Что за проблемы?

— Какие-то внутренние. Она ничего не говорит. А Мексико ты можешь себе позволить?

— Мы с Джимом бывали в Мексико. Не раз. Говорят, что теперь автотрассы, по которым мы ездили — сначала, когда еще только поженились, с моими бедными детьми, изнывавшими от жары и хныкавшими на заднем сиденье, потом только вдвоем, это был наш второй медовый месяц, — так вот, говорят, что эти автотрассы кишат бандитами, которые похищают американцев для выкупа. Мир становится все менее и менее дружелюбным по отношению к нам, не так ли?

— А как насчет Ирландии? Там люди все еще относятся к нам дружески, хотя я слышала, что теперь это не так дешево, как было прежде, до того, как они вступили в ЕС и стали «Кельтским тигром». Отсюда, из Роки-Риджа, люди всегда сбегали на недельку в Ирландию поиграть в гольф. Разве тебе не хочется увидеть Западные острова и проехаться по Кольцу Керри [23]? Когда-то там в маленьких каменных сотах жили монахи. Кажется, Ленни был на какую-то долю ирландцем.

— О, Сьюки, какая же ты еще молодая. Мне стоит лишь подумать о том, чтобы сесть в самолет, и я уже чувствую себя усталой. Разве не хорошо оставаться там, где ты есть? В данном случае — где я есть.

Сухое солнце пустыни отбросило луч под пятичасовым наклоном на утопавший в сумерках кофейный столик со стеклянной столешницей, на глянцевые книги по искусству американской керамики, древней и современной, на толстый навахский коврик. Плиты, которыми был выложен пол, имели тот же бледный окрас, что и песчаная почва, на которой произрастал ее сад кактусов за дверью, ведущей в патио: комичные, похожие на мышиные ушки опунции и тонкие длинные плети окотилло составляли его лучшее украшение.

— Но, — отдаленный голос, ворвавшийся в ее ухо, как представляла себе Александра, из самого чрева спутника, несущегося на многомильной высоте над миром и его чудесами, настаивал: — ты не там, где я. Мне так одиноко с тех пор, как Ленни ушел.

— Ты хочешь сказать — умер.

— Да как ни скажи. «Ушел» звучит не так бесповоротно. В некотором роде он, конечно, был человеком ограниченным, но с ним не было скучно. Все наши старые друзья стараются проявлять внимание, но я же вижу, что мое присутствие их тяготит. Я им больше не подхожу. Я всем глубоко безразлична. Теперь я понимаю, почему индийцы — не наши индейцы, а индийцы-азиаты — придумали сати [24].

— А как же твои дети? И внуки? Уверена, что им ты не безразлична. — Александра сама почувствовала, что становится строга со Сьюки, как утомленная мать. Она предпочла бы сейчас сосредоточиться на пушистом соцветии миниатюрного кактуса в квадратном горшке на подоконнике. Как ярко он светился на солнце — настоящий нимб! Отсюда ее мысль перескочила на Уорда, у которого был такой красивый добрый рот, но его портила эта дурацкая кисточка щетины под нижней губой. Александра боялась, что в один прекрасный вечер, выпив достаточно красного вина, выскажется против кисточки, и это в любом случае — пренебрежет ли он ее мнением и оставит кисточку или согласится и сбреет ее — сблизит их, к чему она не была готова. Она больше не хотела попадать в положение, когда приходится соревноваться с мужчиной, вести необъявленную борьбу одолжений и отказов, щедрых даров и реваншей.

— Ну, они ведут себя вежливо, — сказала Сьюки, имея в виду детей, — но из кожи вон не лезут. Знаешь, как это бывает: ты думаешь о том, что следовало сделать не так, когда они были маленькими, сожалеешь о чем-то, что-то тебе хотелось бы изменить, но жизнь идет своим чередом; так и должно быть. Пытаешься просить прощения, а они смотрят на тебя отсутствующим взглядом: они-то уже все забыли. По тому, как они отнеслись к уходу — прости, к смерти — Ленни, я поняла, что они и мою воспримут легко. Скажут: добрая старенькая мама, покойся с миром. Если скажут хотя бы это. У тебя ведь, кажется, кто-то из детей остался в Иствике?

Этот последний неожиданный поворот в потоке сознания Сьюки захватил Александру врасплох.

— Марси, — ответила она. — Старшая. Она отказалась переехать с нами на Запад, когда мы с Джимом поженились. У нее в иствикской школе был приятель, она была в него сильно влюблена и, окончив школу, сказала, что хочет поехать в Ризди и стать настоящей художницей — «настоящей» это в пику мне, полагаю. Она была решительно настроена отмежеваться от меня. На жизнь зарабатывала, работая официанткой в булочной-кофейне «Укромный уголок», а когда вернулась из Ризди — в конце концов ей не понравилось быть художницей, как она заявила, это слишком эгоцентрично, — стала официанткой в «Немо», к тому времени возраст уже позволял ей разносить спиртное. В конце концов, переспав с кем могла, как я думаю, она вышла замуж за местного, за мужчину на несколько лет старше ее, — за простого электрика, можешь себе представить? Это после того, как ее отец владел целой фабрикой разного оборудования в Норидже.

— «Немо», — как завороженная, повторила Сьюки. — Какое уютное было местечко! А тамошние масляные лепешки… Жареное мясо на сдобной булочке. Я, бывало, каждый день там обедала, когда служила в «Слове». Помнишь «Слово»?

— Разумеется. В начале было «Слово». «Немо», кажется, продают компании «Данкен донатс». Марси говорила мне об этом какое-то время назад. Вообще она не много мне сообщает; думаю, мы с ней наполовину чужие. Она не желает, чтобы люди знали, что она моя дочь; там нас еще немного помнят.

— Как мило. Когда тебя помнят… — мечтательно сказала Сьюки.

— Это может быть мило, а может, и нет. Конфетка, кто-то звонит в дверь. Я подумаю о том, куда бы мы могли вместе поехать. А Карибы — это слишком банально? Когда-то я любила Сен-Круа, даже после того, как те радикалы расстреляли две пары на тамошнем гольфном поле.

— Солнце, дорогая. Ты забыла. У меня страшная аллергия на солнце.

Похоже, обиженная, Сьюки отключилась, не произнеся больше ни слова. Даже она с годами становилась обидчивой.

Прошло довольно много времени, и Александра уже начала было думать, что две другие ведьмы для нее — в прошлом. Она неплохо обходилась все это время и продолжала обходиться без них. Ее горшки становились, как ей казалось, все лучше. Когда в магазин заходила супружеская чета, то случалось это зачастую потому, что витрина привлекала именно женское любопытство, и именно женщина чаще всего делала покупку. В свободное от работы на гончарном круге время Александра начала снова лепить женские фигурки с ногами и руками, но без ступней и кистей, такие же, как те, что делала в Иствике и называла «малышками». Одна женщина, войдя в магазин и окинув их взглядом, сказала ей: