Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе - Кормак Маккарти Страница 29

С нами не выезжал.

Ты же вроде как отвечаешь за свою группу.

Тоудвайн сплюнул. Он, похоже, сам за себя отвечает.

Когда ты видел его в последний раз?

Вчера вечером.

А сегодня утром нет.

Сегодня утром нет.

Судья пристально смотрел на него.

Тоудвайн чертыхнулся. Я думал, ты знаешь, что он смылся. Не такой уж он маленький, чтоб его потерять.

Судья посмотрел на мальца. Потом снова на Тоудвайна. Затем поднялся и пошёл обратно.

Утром исчезли двое делаваров. Отряд поехал дальше и к полудню уже забирался вверх, к проходу в горах. Ехали через заросли дикой лаванды и юкки, а над головами вставали вершины Анимас. Над цепью всадников мелькнула тень орла, поднявшегося с этих высоких скалистых твердынь, и все задирали голову, следя за его полётом в хрупкой и чистой голубизне. Миновав рощицы араукарии и заострённого дуба, они пересекли горный проход по высокому сосняку и горной тропой двинулись дальше.

Вечером выбрались на плоскую вершину, откуда хорошо просматривались все окрестности к северу. Солнце разливалось на западе пылающим заревом, откуда ровным строем поднимались маленькие пустынные летучие мыши, а на севере вдоль подрагивающего периметра мироздания по всему пространству дымами далёких армий поднимались клубы пыли. Под долгой синевой вечернего неба, похожие на мятую вощанку, в какую заворачивают мясо мясники, лежали чёткие складки гор, чуть поближе лунным Морем Дождей мерцала глазурь высохшего озера, а в гаснущих сумерках по равнине двигались на север стада оленей, спасаясь от волков, чей окрас сливался с цветом пустынных просторов.

Глэнтон долго сидел в седле, взирая на эту картину. Разбросанные по плоской вершине клочья сухой травы схлёстывались на ветру, словно донесенные долгим эхом земли пики и копья древних схваток, которые так и остались не запечатлёнными в веках. В небе царила смута, на вечернюю землю быстро опустилась ночь, а вдогонку за скрывшимся солнцем, негромко вскрикивая, устремились маленькие серые птицы. Глэнтон понукнул лошадь. Теперь ему и всем остальным нужно было решать непростую задачу борьбы с темнотой.

В тот вечер они разбили лагерь у подножия осыпного склона. Там и произошло убийство, которого ожидали уже давно. Белый Джексон пьянствовал в Ханосе, а потом два дня ехал по горам с угрюмым видом и красными глазами. Он сидел, расхристанный, у костра, сбросив сапоги и попивая из фляжки aguardiente, [110]в пространстве, ограниченном его компаньонами, воем волков и провидением ночи. В это время к костру подошёл чернокожий — бросил на землю чепрак из бизоньей шкуры, сел на него и принялся набивать трубку.

В лагере разжигались два костра, и не было никаких правил, гласных или негласных, относительно того, кто имеет право ими пользоваться. Но когда белый Джексон, глянув на другой костёр, увидел, что делавары, Джон Макгилл и новенькие в отряде перебрались со своим ужином туда, он махнул рукой, выругался сквозь зубы и предложил чёрному убираться прочь.

Человеческие законы здесь не работали, и все договорённости были непрочными. Негр оторвался от трубки. У некоторых сидевших вокруг костра глаза отражали свет огня и сверкали, точно горящие угли в черепах, у других ничего подобного не происходило, а вот глаза негра открылись целыми коридорами, через которые хлынула ночь, оголённая, со всем, что в ней было, и та её часть, что уже прошла, и та, что ещё не наступила.

В этом отряде каждый сидит, где хочет, сказал он.

Белый мотнул головой — один глаз полуприкрыт, нижняя губа отвисла. Его пояс с револьвером лежал, свёрнутый, на земле. Белый дотянулся до него, достал револьвер и взвёл курок. Четверо сидевших у костра встали и отошли.

Ты не стрелять ли в меня собрался? проговорил негр.

Не унесёшь свою чёрную задницу прочь от костра, будешь лежать у меня тихо, как на кладбище.

Негр бросил взгляд туда, где сидел Глэнтон. Тот наблюдал за ним. Сунув трубку в рот, негр встал, поднял чепрак и сложил его на руке.

Это твоё последнее слово?

Последнее, как суд Божий.

Негр снова глянул через огонь на Глэнтона и двинулся прочь в темноту. Белый поставил револьвер на предохранитель и положил перед собой на землю. Двое из тех, что отошли, вернулись, но им было не по себе, и они остались стоять. Джексон сидел, скрестив ноги по-турецки. Одна рука у живота, другая, с тонкой чёрной сигаркой, на колене. Ближе всех к нему сидел Тобин, который попытался было встать, когда из темноты выступил негр, держа обеими руками, словно некий церемониальный предмет, нож «боуи». Белый поднял на чёрного осовелый взгляд, а тот шагнул вперёд и одним ударом снёс ему голову.

Тёмная кровь хлестнула из обрубка шеи в четыре струи — две потолще и две потоньше, — и они, изогнувшись дугой, с шипением брызнули в костёр. Голова с выпученными глазами откатилась влево, к ногам бывшего священника, и остановилась. Тобин отдёрнул ногу, вскочил и попятился. Костёр зашипел и почернел, поднялось серое облако дыма, потоки крови из шеи, понемногу ослабев, лишь негромко побулькивали, точно жаркое; потом стих и этот звук. Белый Джексон продолжал сидеть, только без головы, весь в крови, с зажатой между пальцами сигаркой, наклонясь к тёмному дымящемуся углублению среди языков огня, куда ушла его жизнь.

Глэнтон встал. Остальные члены отряда отошли в сторону. Никто не произнёс ни слова. Когда они выезжали на рассвете, безголовый труп так и сидел, словно убиенный отшельник, босиком, в золе и крови. Кто-то взял его пистолет, а сапоги остались стоять там же, куда он их поставил. Отряд двинулся дальше по равнине. Они не проехали и часа, как на них напали апачи.