Магички - Марта Кетро Страница 29

Пользуясь своим положением «самой старенькой из новеньких». Катя иногда выпрашивала у Аллы, заведующей не только кухней, но и баром, бутылочку домашней ежевичной настойки, которую они с Ольгой приканчивали к полуночи за разговорами. Болтали обо всём на свете — о книжках, моде, учёбе и политике, — но никогда не говорили о мужчинах. Ольгино сердце сейчас пустовало, отдыхало под паром после неудачи с Алёшей. Она иногда думала о нём — не возобновить ли встречи по возвращении? Но Москва ощущалась далёкой и ненастоящей в отличие от нынешней пульсирующей жизни. Даже магия виделась реальней, чем нервный любовник, засыпающий поперёк её кровати под бесконечный тоскливый саунд-трек.

Катя тоже не желала думать о любви.

— Чувства — материал для нас. Через текст мы работаем с чужими эмоциями, и чем холодней нос, тем точней попадание. Упиваясь собственными переживаниями, напишешь разве что истеричный монолог, полный банальностей и многоточий.

— Какая ты суровая. Но предмет знать нужно…

— Тебе что, к четвертому десятку опыта не хватило? Ведь это унизительно, послушай, унизительно, если взрослые состоявшиеся тётки думают только о любви, не выпускают из потных лапок телефон, ожидая эсэмэсок, и планируют вечера в зависимости от настроений мужика.

— Эка тебя разобрало!

— Знаешь, когда на твоих глазах женщины теряют головы и превращаются в тряпки — в платья с разрезами, в кружевные чулки и белые носочки, когда мозги хранят в сумочке, а сердце — в мобильнике, — да, разберёт тут! Смотреть противно.

— Но именно это обычно и называется «жить» — чувствовать, выглядеть глупо, зависеть от одного слова.

— Это было прекрасно в шестнадцать, но сейчас?!

— Хорошо-хорошо, не кипятись, никто не заставляет.

Катя полагала, что есть эмоции, которые не только стыдно демонстрировать, но и стыдно испытывать. Например, гнев. Разозливший её человек был виноват не столько в дурном поступке, вызывающем раздражение, — нет, его главным преступлением считалось выведение Кати из равновесия, пробуждение этого раздражения, которое она считала недостойным переживанием. Чужую выходку забывала легко, а вот свою ярость, утрату самоконтроля — никогда. Её так оскорбляла собственная уязвимость, что иногда хотелось просто умереть. Усталая тётка, толкнувшая Катю в метро, даже не подозревала, какую бурю порождало её безличное хамство: какое унижение испытывала тощая незаметная девчонка, когда гнев накатывал удушающей волной; какую стрелу ненависти она посылала в уходящую спину; и как потом корила себя за то, что её — сильную, умную, тонкую — одним движением лишило самообладания незнакомое тупое животное. Выходит, любая корова способна сломать её выверенную душевную гармонию, уничтожить результат мучительной внутренней работы? И возмущение от пустякового конфликта удесятерялось, меняло вектор и ударяло по Кате.

Она презирала в себе всякую слабость, в проявлениях любви подозревала эмоциональную зависимость и жестко следила за соблюдением правила трёх «не», которое сама придумала, — не привязываться, не вовлекаться, не расслабляться (с людьми — против алкоголя и лёгких наркотиков Катя не возражала). С точки зрения Ольги это означало «не хотеть, не чувствовать, не жить», более того, она считала, что Катя слабей любой истеричной курицы, способной раскудахтаться из-за пустяка, а потом успокоиться как ни в чём не бывало. Трудно жить без эмоциональной разрядки, глупо казниться из-за естественных человеческих реакций, а столь изощренно наказывать себя за чужие проступки просто опасно. Зачем, когда можно обратить гнев на того, кто виноват?

Но у неё хватало ума не озвучивать свои выводы, поэтому она перевела разговор на безопасную тему:

— Скажи лучше, что ты думаешь о сегодняшней лекции?

Они постоянно возвращались к одной теме: сколько правды в том, что происходит в Ордене? В самом ли деле за их плечами тысячелетняя история или дамы жульничают; стоит ли давать дурацкую клятву, и главное, существует ли магия, на которую им толсто намекает Янда, Магия с большой буквы, как составляющая писательской деятельности, как точная наука, в конце концов.

— Нет никакой магии в синестезии, — говорила Лариса, попыхивая трубкой, как заправский боцман, — для многих людей буквы окрашены и несут эмоциональную нагрузку: Щ — злая, И — маленькая, Р — красная. Нет магии в том, что, читая о зевании или просто услышав это слово, вы обязательно зевнёте, а маленькие дети часто начинают реветь под стишок «Плачет киска в коридоре». Нет её и в традиционных фольклорных оборотах. — Она сделала очередную техническую паузу, затянувшись.

— Для описания различных состояний употребляли устойчивые понятия: печаль символизировали темный лес, облака, холодная река. Горе — ветер, Дождь, волчица. Ну да вы знаете…

Но есть слова, которые оказывают на человеческое сердце удивительное влияние. Точно так же, как в рекламе используется секс и кошки в качестве беспроигрышных маячков для привлечения интереса, так и чувства уловляются с помощью определённых маркеров. Напишите «кровь», «кожа», «девочка» — и женщина подберётся и станет читать внимательней.

— Яблоко, тепло, руки, серебряный, золотой, возлюбленный, август, — она ещё что-то бормотала, перебирая бессмысленные слова, как полубезумная нищенка на рынке, которая пересыпает из ладони в ладонь напрошенные монетки. Но отчего-то в клубах сизого дыма Ольге привиделась давняя прогулка, пятна света, падающие на дорогу сквозь желтеющие листья, вспомнилась острая счастливая тоска, которой она дышала совсем недавно.

— Осень, октябрь, лисица, снег, ясность, горе, прозрачность, безмятежность, слеза, лёд.

Каждый предмет олицетворяет четкую систему символов, зависящую от культуры, возраста, пола смотрящего. Каждое понятие вызывает ряд чувственных ассоциаций, возникающих из личного опыта. Понимая человека, можно подобрать для него беспроигрышную фразу. Понимая людей — беспроигрышный текст, который повлияет не на всех, конечно, но на тысячи.

Если вы уверены, что обучиться этому можно без таланта, без особого дара — что ж, для вас магии не существует. Да, формулы — есть, но я не советую тратить время тем, кто рассчитывает лишь на чистую математику.

Ольга оглядела подруг: у Сашки горели щёки, Агафья была воодушевлена чуть меньше, но слушала внимательно, очевидно, во многом соглашаясь. Катя сидела с отрешённым видом, и Ольге опять показалось, что она увидела серебристые искры на дне её глаз.

Она почувствовала себя так, будто её не взяли в игру, точно, как малышню не хотят брать в команду ни казаки, ни разбойники — потому что маленькие медленно бегают. В детстве Ольга задирала нос и уходила: «Не очень-то и хотелось!» Сейчас сохранить лицо помог бы скепсис — «Меня не проведёшь!» — но в глубине души она боялась, что некая необходимая мистическая составляющая её психики не развита или вовсе не дана, и для неё не откроется какая-то дверь, распахивающаяся сейчас для других.

Теперь она хотела поговорить об этом с Катей, но та сдержанно зевнула и встала: