Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова Страница 29

А Осип задумался:

– Чего это её в лес потянуло? Серьёзная вроде женщина…

– Чего потянуло, чего потянуло… – хохотнул Фёдор. – Кошке и той неймётся – об углы трётся… Да ещё мужик такой, как я, рядом… Ну! Примем, что ли… за её здоровье!

Фёдор поднял стопку и разом опорожнил. Мария последовала за ним. Не отстал и Осип, чтобы тут же не без удовольствия сказать:

– За то, что тесна земля-матушка! Ещё утром – ни сном ни духом… А вот поди ж ты – уже и завхоз мой рядышком со мною сидит…

– Не торопись её присваивать, – оборвал Фёдор отца. – Или ещё не докумекал, что она Музыкантова жена?

Однако Осипа это сообщение не смутило:

– Ну и Музыкантова… И что теперь? Не надо меня пугать. Да! Сергей Никитич – большой авторитет. Только и Борис Михайлович не лыком шит… Знал, кого сюда направить…

– Ты посмотри на него, как хорохорится, – глядя на Марию, качнул Фёдор головой в сторону отца. – Заметь: он у меня – как японец: угождая, побеждает… За своим страхом, как в засаде прячется. А сам оттуда подножки людям подставляет. Думает, что умнее всех. Теперь он твоего мужа так начнёт уважать, аж костыли кинется переставлять. Удобней будет присмотреться, как их выбить. Поэтому наверняка и сговорились с аптекарем тебя в завхозихи заманить. Надеются тебя облапошить, а заодно и Музыканта твоего опорочить… Вот уж тогда хозяйничай в детдоме как в собственном кармане.

– Что ты буровишь, остолоп? – затряс Осип перед сыном ладонями. – Чего ты несёшь, идиот убогий?

Чтобы придать себе значение, Марии захотелось солгать:

– Заткнитесь вы оба! Мне Борис Михайлович в Татарке открыл всю вашу Америку…

Она имела в виду торговлю наркотиками, но Осип не придал значения «американскому открытию», а зачастил своё.

– Да аптекарь ни в какой Татарке, ни за Татаркой не настаивал, чтобы я принял тебя завхозом, – взялся уверять Марию. – Только рекомендовал. Заодно говорил, что можно и племянницу Сергееву в детдом пристроить… Я-то советовал лучше предложить тебе место воспитательницы, а не завхоза.

– О-хо-хо! – развеселился Фёдор. – Нашлась воспитательница… Да ей банщицей к мужикам – само то…

– Цыц! – взвизгнул Осип. – Мелешь чёрт-те что?!

– А ты сидишь, рассыпаешься мелким бесом… Боишься, что жирный кусок не тебе одному достанется… Наливай давай! – приказал Фёдор. – Лебезишь тут сидишь на сухую…

Осип повторно поднял перед Марией стопку, чтобы сказать:

– Будем!

Он произнёс это слово так, что в нём зазвучали и надежда, и гарантия, и даже интим… Оно как бы звало Марию вступить в лукавую игру. Но не во взаимную, а скорее в направленную. Против кого? Хотя поиграть своею женской властью Мария всегда была не прочь. Она умела досуха выкручивать мужские души. Не всегда, правда, с успехом, но от возмездия пока удавалось увиливать. И теперь она прищурилась умом, чтобы проникнуть в Осипово нутро. Но тот поспешил отгородиться от её прониза поднятою стопкой и повторить сказанное уже явным вопросом:

– Будем?

Не дожидаясь ответа, Осип острым кадыком вкачал в себя питьё, вместе со стопкой опустил глаза и поспешил закусить. Мария перевела взгляд на Фёдора, обнаружила, что тот уже успел сотворить в себе самогонный хаос и вовсю блаженствовал в нём. Глядя на него, Мария подумала: «И такому идиоту природа выделила столько мужской силы и таланта…»

Ей пожелалось представить себе кавалера с телесными достоинствами Фёдора и изворотливостью Осипа. Но получилось нечто противное: скроенное из наглости первого и неприглядности второго.

С отвращением она вернула глаза к столу, увидела перед собой невыпитую стопку, молча опорожнила. Налила ещё. Вспомнила мягкую умелую обходительность аптекаря и его тайный призыв:

– За победу!

И сразу же Осип представился ей Кощеем, напуганным её восклицанием настолько, словно увидел в её руке не стопку, а оголённую иглу своей смерти. Отчасти он был прав: Мария не собиралась скрывать своей уверенности.

«Уж не метит ли эта красавица на моё место?!» – пока что напрасно такое подумалось ему, потому как ей стоило больших усилий не спросить его (при Фёдоре) о торговле наркотиками. А ей уж так хотелось оказаться в столь доходной доле, но иметь отношения только с Осипом…

Когда ею была опорожнена очередная стопка, Осипа насторожил возможный Мариин перепой. Такое мнение сложилось у него в Татарске – после прочтения письма, присланного ею из Омска для матери. Явная Осипова опаска привела Марию в кураж. Она поняла его, потому сама налила себе ещё из четверти и лукаво уточнила:

– За женскую победу! Над всеми сто́ящими мужиками!

Сказанным она с маху гладанула по собутыльникам откровенной недооценкой. Даже Фёдор понял её надменность.

– Рано радуешься, – сказал, – шлында ты заморская! А не хочешь хренка с бугорка? Твоих «стоящих мужиков» под Москвой шпарят нынче твои же сибиряки, как паршивых кобелей…

– Нажрался, так заткнись! – разозлился Осип. – Сам-то… Если придут, не думал разве, кем перед ними служить?

– Был сам, да кинут псам!.. – рявкнул на отца Фёдор. – Не ты ли за меня решал? Я же тогда твоей башкою думал. И теперь твоей стану отвечать…

В налитую стопку он взялся нервно опускать палец и слизывать с него градусы. Осип тоскливо обратился к Марии:

– Не слушай ты его, недоумка.

На что Мария ответила:

– Давайте-ка выпьем за то, чтобы хотя не обзываться. А то «недоумок», «шлында»…

– Шлында и есть! – утвердил Фёдор. – Это ещё мягко сказано…

Мария на его упорство как бы удивилась:

– Надо же, какие мы правильные! И сколько ваша правильность стоит?

– Да уж по чужим столам не пасёмся…

– Так уж и не пасётесь? А кто на детдом губу раскатал? Да если бы не Борис Михайлович, что бы вы делали со своими…

Мария вовремя осеклась. Но Осип успел уловить в её оговорке значимый подвох и завопил на сына, явно готового спьяну ещё что-то сморозить:

– Сиди пей!

Фёдор потерял оборванную мысль и тупо спросил:

– А хто нальёт?

– У тебя ж налито…

Фёдор увидел перед собой налитое, наклонился, охватил стопку губами, запрокинул голову и разом проглотил содержимое. Через минуту он запел неплохим голосом: