Имя мое легион - Григорий Климов Страница 29

Затем согласно Ялтинскому договору союзники приступили к насильственной репатриации. На официальном языке это было зашифровано как «Операция килевание». Килеванием в старом парусном флоте называлась пытка, при которой провинившихся матросов таскали на канате под килем судна, что обычно кончалось смертью.

Теперь же американские солдаты при помощи танков, штыков и дубинок килевали бывших советских граждан, чтобы загнать их домой. Но многие из них предпочитали смерть.

Матери с детьми на руках ложились под гусеницы танков или бросались в реку и тонули. Увешанные орденами казаки-бородачи стреляли своих коней, жен и детей, а затем пускали себе пулю в лоб. Те, у кого не было оружия, перерезали себе горло стеклом или, рванув на груди рубаху, бросались голой грудью на американские штыки. На груди у них поблескивали православные крестики.

Глядя на все это, Зарем Волков, как говорили некоторые, сошел с ума. Потеряв веру в коммунизм, а теперь и в демократию, потеряв всякую веру в человека, он решил, что если он останется жив, то спасти его может только Бог. Он перекрестился и ждал, что будет.

Американские солдаты связали ему руки и ноги, бросили на грузовик и отправили на родину. Но на советском фильтровочном пункте вскоре установили, что Зарем сумасшедший. Не совсем сумасшедший, а безобидный душевнобольной, страдающий манией преследования.

Одних расстреливали, другим давали от 10 до 25 лет Сибири. А Зарема, как сумасшедшего, отставили в сторонку. Но вскоре следователи убедились, что его мания преследования была направлена в основном против американцев, что советской власти нисколько не мешало.

Чтобы не возиться с этим сумасшедшим, его просто отпустили на волю. После такого чуда Зарем решил, что ему помог Бог, и повесил себе на шею крестик.

Как это ни странно, но мания преследования нисколько не мешала шахматной игре Зарема. Хотя и немножко помешанный, он по-прежнему оставался гроссмейстером СССР по шахматам. А особенного мастерства он достигал, в сеансах одновременной игры вслепую.

Зарем садился спиной к тридцати игрокам. Перед ними были шахматные доски, а у Зарема – ничего. Они по очереди называли ему свой ход, а он по памяти отвечал им своим ходом, сохраняя в голове, как в хорошем компьютере, меняющиеся комбинации на всех тридцати досках. Для этого нужно было иметь сверхчеловеческую память и невероятные комбинационные способности. Так он играл – и выигрывал.

Однако других заработков, кроме славы, шахматная игра дает мало. Поэтому некоторые учреждения, где директорами сидят шахматные болельщики, подыскивают для талантливых шахматистов какую-нибудь подходящую работу – синекуру.

Поскольку начальник агитпропа был заядлым шахматным болельщиком, он считал своим долгом, чтобы Зарем работал в системе агитпропа, и несколько раз устраивал его на всякие хлебные места вроде должности литературного негра на радио «Свобода». Но каждый раз Зарем вскоре куда-то исчезал.

– В чем дело? – спрашивали его.

– Да, знаете, за мной следят…

– Кто?

– Американцы… Но я все знаю…

– Что вы знаете?

– Все… – Он молча поворачивался и уходил. В результате жил Зарем довольно бедно, нередко ночевал на скамейке в парке и частенько бывал просто голоден. Но вместе с тем Зарем был до щепетильности честен, одевался скромно, но чисто, хотя некоторые и утверждали, что он стирает свои рубашки в Москве-реке.

Иногда сотрудники агитпропа приглашали Зарема поужинать. Он сосредоточенно болтал ложкой в супе, крошил котлету вилкой, словно разыскивал там ЧТО-ТО, и все время косился по сторонам.

– Почему вы не едите? – удивлялся хозяин. Зарем смущенно опускал глаза в тарелку:

– Да вы же сами знаете…

– Что?

– Ах, лучше уж я пойду… – вздыхал Зарем и уходил из-за стола голодный.

Он мог вслепую разобраться в любых шахматных комбинациях, но в окружающей жизни он иногда разобраться не мог. Иногда ему казалось, что кругом него что-то не в порядке, что за ним постоянно шпионят американцы, чтобы опять сделать ему какую-то пакость.

Помимо всего прочего Зарем еще вступил в какую-то секту катакомбных христиан и аккуратно ходил на собрания своей общины, где они обсуждали пути спасения человеческой души и всего грешного мира.

Из-за этого спасения мира Зарем однажды чуть сам не попал в беду. Когда его вызвали в военкомат для очередной перерегистрации, он вдруг заявил, что он отказывается от военной службы.

– Почему? – удивился военком.

– По религиозным соображениям, – ответил Зарем.

Такой ответ военком слышал первый раз в своей жизни. Он долго перезванивался по телефонам. Потом Зарема посадили в машину и повезли. Когда его привезли в Главное управление КГБ, он был уверен, что теперь его поведут в подвал, где тюрьма. Но его посадили в лифт и повезли на самый верхний этаж.

Там за столом сидел человек с такой большой маршальской звездой на погонах, какие Зарем видел только на картинках, и с таким количеством орденов, какого он не видел даже на картинках. Когда Зарем посмотрел в лицо этого человека – бледное, с рыжеватыми волосами и зеленоватыми глазами, – ему показалось, что перед ним в мундире КГБ сидит сам черт, как его иногда описывали на их катакомбных собраниях.

Зарем широко перекрестился и простился с жизнью.

– Вы гражданин Советского Союза? – спросил черт.

– Нет! Я Божий человек! – твердо ответил Зарем.

– Вы военнообязанный?

– Я христианин!

От этого слова черт перекривился:

– Почему вы не подчиняетесь советским законам?

– Я подчиняюсь законам Божеским!

– Но ведь в Священном писании сказано, – черт слегка усмехнулся, – что всякая власть от Бога. Так ведь?

– Да, так.

– Выходит, что и советская власть от Бога? – сказал черт и довольно развалился в кресле.

– Божье попущение, – ответил Зарем. Нам, грешным, это знать не дано.

Черт постучал по столу карандашом:

– Так почему все-таки вы не хотите служить в армии?

– Потому что всякая война – это работа дьявола, – тихо объяснил Зарем. – Я это сам видел.

В этот момент он вдруг заметил второго человека, в черной рясе и с золотым крестом архиепископа на груди, который, поглаживая бороду, молча сидел в стороне. Черт повернулся к архиепископу и с усмешкой спросил:

– Ну, как вам нравится этот раб Божий?

– Видите, Максим Алексаныч, – басом сказал архиепископ, – не перевелись еще настоящие христиане на русской земле.

– Что же мы, грешники, – черт пожал плечами, – будем с этим рабом Божьим делать?