Царь-оборванец и секрет счастья - Джоэл бен Иззи Страница 28

Мама прочла написанное на волшебной доске.

– Мою историю? – она явно растерялась. – Ты хочешь услышать мою историю?

Я кивнул.

– Но я же не рассказчица… – тут я помотал головой. – Откуда ж мне знать, с чего начинать…

– Где начнешь, – написал я, – там и будет начало.

Она прочла и спросила:

– Вообще где угодно?

Я снова кивнул. Она какое-то время задумчиво смотрела в сторону, прикрыв глаза. А когда взглянула на меня – улыбнулась:

– Я вдруг подумала о твоем дедушке Иззи, – сказала она, – и как он обожал кетчуп.

Я кивнул.

– Он лил его на все: на яйцо, на грудинку, на тост. Говорил, что это его любимая американская еда.

Мама умолкла, чтобы посмеяться, а пока смеялась, все кашляла и кашляла; затем продолжила. Я слышал об этой коллекции кетчупов в подвале дома в Хайд-Парке и о том, как однажды дед открыл бутылку прокисшего кетчупа и красная масса рванула к потолку.

– С тех пор на потолке навсегда осталось пятно. Когда приходили гости, мы водили их поглядеть…

Мама говорила, и стены палаты раздвинулись и растворились: уродливые занавески, медицинские приборы, стол на колесиках, поднос – все исчезло. На их месте возник Кливленд предвоенных лет. Я услышал о том, как мама впервые вела машину по улице, когда ехала за шоколадом, каким волшебным местом была свалка ее кузена Леонарда, рядом с мастерской матрасов ее отца, и какими замечательными были вечерние воскресные поездки, когда они с отцом доставляли матрасы заказчикам в пригороде.

– Я рассказывала тебе о доме в Хайд-парке? – я мотнул головой. Конечно же, она упоминала о нем много раз, но всегда вскользь, будто я знал эти истории наизусть. На этот раз я услышал о каждой комнате и коридоре, о запахе миндального печенья, которое пекла ее мать, и о платанах во дворе, и о подвале. – Там проходили собрания Клуба кузин и кузенов, – говорила она. – Я, Норма, Норти, Морри, Леонард, кузен Мэнни – аккурат под пятном от кетчупа.

Я услышал о дяде Сэме, хрупком, деликатном, любезном человеке, который семьдесят пять лет был женат на тете Дайне.

– Мы все удивились, когда однажды на семейной вечеринке он заявил, что готов спорить: ему хватит сил разорвать пополам телефонную книгу. Такой он был маленький – и совсем не свойственно ему хвастаться. Все замерли, хозяин дома принес ему кливлендские «Желтые страницы» и сказал: «Ну, давай!» И он дал – по одной странице за раз!

Простые истории, которых она никогда мне прежде не рассказывала. Даже сейчас она все еще удивлялась, что я захотел их послушать.

– Никогда бы не подумала, что тебе это могло быть интересно.

Но мне было интересно! Она говорила, а я переносился во времени и пространстве: в мир деликатесных лавок, мир дяди Луи, который любил все маринованное и таскал домой огурцы в карманах; в пресс-зал «Кливленд Плейн Дилер» и в ее первый день репортерской службы; и еще дальше – в летние дни в детском лагере «Кэмп Уайз», на берегу озера, где она была вожатой.

– И вот однажды летом появляется новый вожатый. Высокий, эффектный, вечно сыплет анекдотами и байками. Дети его обожали. Как-то ночью дал целый концерт игры на скрипке – это было чудесно. Сказал, что собирается в Палестину жить в киббуце…

Так отца мне никто никогда не описывал. И я никогда не слышал историю их знакомства, как они сплели свои мечты в одну и поехали в Калифорнию и какое это было чудесное место. Ее истории были приправлены именами людей вроде Лангольца и Шлаймера, с которыми они познакомились и которых я знал всю жизнь. Но сейчас, в рассказах о времени, когда ни меня, ни моих братьев еще не было на свете, эти персонажи казались почти мифическими. Южная Калифорния обрела в маминых словах красоту, какой я никогда не знал. Я почти осязал запах цветущих апельсиновых деревьев.

А потом мама умолкла, вздохнула, покашляла, пожала плечами.

– Что еще я могу сказать? – спросила она.

Я подумал о совете, который дала мне Тали, – не оставлять недосказанности. Подумал о выражении лица Ленни, когда он сказал: «Похоже, ты застрял в Хелме». Вытащил стилус и написал: «Что в чемодане?»