Песнь тунгуса - Олег Ермаков Страница 28

А как же еще? Совсем тесно. Живут на головах друг у друга. Ездят вповалку. Толпятся в магазине. Даже кино посмотреть — очереди, а то и драка. О-ё… Что бы сказала баба Катэ? Здесь у всех одна песенка: дынгды-дынгды. А это ведь песенка железа, недобрая… Мало им места. А не разбегаются. Сбились в кучу и рычат.

Жизнь в общежитии после интерната Мишке не была в новинку. И притеснения старшекурсников. Но тут еще и параллельные курсы соперничали, агрономы с пренебрежением относились к скотам, то есть учащимся на зоотехническом отделении. Боролись за какое-то первенство и техникум с техникумом, авиаторы с водяными, то есть учащиеся авиационного техникума с учащимися гидрометеорологического техникума, авиаторы и водяные — с крестами. А со всеми учащимися техникумов воевали бурсаки, учащиеся профтехучилищ, будущие экскаваторщики, слесари, токари, шоферы.

Мишке долго невдомек было, почему их всех так кличут: кресты. Однажды он в воскресенье пошел посидеть на Ангару, посмотреть на осенние парки, покурить и подумать об этой реке, уносящей столько воды Ламу — Байкала. В техникуме почти все ребята курили. Да и некоторые девчонки.

Не успел Мишка зажечь сигарету «Опал», как из сквера вышли ребята, трое, в нейлоновых спортивных куртках, китайских джинсах.

— Эй, дай закурить! — крикнул один, с длинными светлыми волосами.

— Ты откуда? — спросил другой, приближаясь.

— С Тимирязева, — сказал Мишка, готовясь к худшему.

— А мы думали с Монголии, с пустыни Гоби летун. А ты крест?

— Зачем крест, — сказал Мишка, — эвенк.

— Эве-е-нк? — протянул третий, чернявый, ушастый, сжимая и разжимая кулаки в карманах куртки.

— Значит, крест эвенк, — подытожил длинноволосый.

— Я некрещеный, — сказал Миша.

Ребята переглянулись, рассмеялись.

— Чё прикидываешься валенком?

— Откуда вообще сам?

Миша сказал.

— А, медвежий угол, — откликнулся длинноволосый. — Я у вас на экскурсии был. В музее зевал. Тебя чё-то не видел. Там чучело мишки, волка, соболя, а эвенка не было.

Все снова засмеялись.

— Чё в кресты подался? Лесником там и работал бы.

— Я не в кресты, на фельдшера ветеринарного учусь, — объяснил Мишка.

Все дружно заржали.

— Так это крест и есть! — воскликнул чернявый.

Мишка взглянул на него с удивлением.

— Как это?

— Вот чудило! Крест — крестьянин. Будешь в колхозе работать, хвосты коровам крутить, быков дрочить.

Мишка покачал головой.

— Не-а, в тайгу вернусь.

Ребята еще громче засмеялись, длинноволосый даже захрюкал от восторга, а чернявый оглушительно свистнул.

— По медведям, чё ли, фельдшерить?! Лосей кастрировать?! Соболям прививки впарывать? Со шприцем гоняться?!

Мишка молчал растерянно, смотрел на кривляющиеся лица ребят.

— Нет, ты, чувак, откуда-то рухнул. Где учился-то?

— Да он точно с Монголии, прикидывается эвенком.

— Да чего с Монголии!.. Крест и есть крест, они там все такие.

— Ладно, давай сигарету… три сигареты. Не ссы, не тронем, раз такой таежник. Мы-то идем монголов бить.

И действительно, взяли три сигареты, закурили и, попыхивая ими, пошли прочь, весело переговариваясь. Монголов группу как раз набрали в авиационный техникум. Так Мишка узнал смысл этого прозвища. И глубоко задумался. На самом деле никаким крестом он не собирался становиться. Зачем послушал Станислава Ильича? Его колхоз — тайга и горы, море Байкал и реки. Корова ему и дома надоела, хоть и вкусное у нее молоко, но возни сколько. Они с дядькой с ног сбивались, готовя ей сено на зиму. А в колхозе этих коров — сотня, а то и больше.

Вскоре их, будущих ветфельдшеров, и повезли на экскурсию в колхоз, а там повели в коровники. Мишка и вовсе приуныл. Колхоз был похож на тот же завод. А завод Мишке казался настоящей тюрьмой. Даже и огорожены были иркутские заводы бетонными заборами с колючей проволокой.

И в сердце у Мишки тлела тоска. Он уже уверен был, что занимается бесполезной ерундой. Никогда он не пойдет на завод или в колхоз. Не его это дело. Мишку тайга волновала, тайга его звала. Мерещились синие увалы, туманные распадки — тихие или пошумливающие, но не железом ведь, а чистыми водами и камнями, вскрикивающие кедровками или орланами, а то трубящие маральей глоткой. Мерещилось оконце зимовья с горящей лампой, и дымок идет из трубы, по щепе крыши шуршат листья. Первый снег засыпает тропу, вьется в еловых лапах, обещает быстрые спуски на крыльях-лыжах. И никого вокруг, ты один, илэ, — а все-таки как будто кто-то еще есть, невидимый, внимательный, великий, не зверь и не человек. Какое-то живое прошлое всегда в тайге рядом. То, о чем говорила бабка… энэкэ Катэ. То, что высмеивал Мишка и порой дядька Иннокентий. Приметы и правила, бабкины небылицы про огонь там, про Сангарин Буга или Агды, громовника, про охоту за небесным Лосем и шаманские речки…

Сейчас Мишка посреди шумного лязгающего города остро почувствовал какую-то странную правду этой старинной неправды, голод ощутил по бабкиным припевам и голосам тайги, дыханию Ламу, его диким и тихим ветрам, звездам, среди которых Чалбон — Сияющая Бирюзой Береза — главная.

А тут главной была телевышка.

Правда, в кино Мишка любил ходить, если удавалось выкроить деньжат. И киножурналы, которые обычно показывали перед фильмом, нравились ему не меньше самой картины. Там можно было за несколько минут увидеть Тихий океан, Москву с Красной площадью, оленеводов в чукотской тундре, рыбаков на Балтике. И однажды показали Таллин, где когда-то жил специалист по оленным трубам Генрих Сергеевич, как-то связанный с их семейством после той поездки к хирургу. Даже показали и церковь, в которой этот лес оленных труб стоит, и человек, какой-то плешивый мужичок во фраке подошел к нему, уселся перед клавишами, как у пианино, и начал играть, о-ё… Но продолжалось это не долго. Таллин был каким-то забавным городом, словно построенным специально для съемок фильмов-сказок, ну там «Снежной королевы».

Товарищ, сосед по общежитию Славик Пызин тоже не хотел здесь учиться и обругивал запершего его в этот техникум отца. Отец у него работал агрономом в колхозе, мать разбилась в автокатастрофе. И отец хотел поскорее пристроить сына куда-нибудь, потому что с его новой женкой Славик был на ножах. Славик мечтал поступить в летное училище в Омске. Но надо было учиться еще два года, чтобы получить среднее образование. Ну а в сельхозтехникум, на агрономическое отделение сына агронома брали сразу… Его судьба напоминала судьбу Мишки. Они и сдружились, Малёк — кличка от фамилии Мальчакитов — и Пызя.

Но зрение у Пызи было неважное, один глаз косил, и ему приходилось носить очки. Он раздумывал мучительно, как вылечиться от косоглазия. И не верил, что это навсегда закрывает ему дорогу в небеса. А пока он не знал, как справиться с этой опостылевшей морокой: учением в сельхозтехникуме.