Алло! Северное сияние? (сборник) - Виталий Лозович Страница 28

Григория далеко ходить не стал. Прошёл в тот же лесок берёзово-лиственничный, походил между деревьев, нашёл пару упавших сухих стволов, обе берёзы, с берёзы жару больше. Один ствол слегка ещё висел на пне, подрубил немножко, потом взвалил оба ствола на плечи и поволок обратно. Четыре раза отдыхал, пока дотащил. Возле шалаша бросил и сразу ушёл обратно. На ночь дрова есть, надо на вечер, на костёр, на подольше, мало ли что принесёт Юрий?

Вторично Григория пошёл немножко правее, ближе к реке, где Еся вчера устроила кыбан. Подрубил по ходу неплохой сухой ствол, который высох так, что не упал плашмя, а остался стоять, как изваяние. Рубанул его несколько раз – он и упал. Глянул по сторонам и вдали увидел Есю… Совсем крошечной фигуркой. Похоже, стояла в воде, потому как не двигалась. Григория головой мотнул – говорил же: не выходить сегодня никуда! Хотел уже сухостой тащить к шалашу, как заметил ещё две фигуры, идущие ровно к Есе, но, похоже, та их ещё не видела. Григория всмотрелся, но определить не мог, кто это? Юрий с мотористом? Или… или?.. Нет, Юрка ходит не так, он же год, как вояка бывший, и осанка у него, выправка… а этот… Григория быстро топор засунул за пояс штанов, схватил полутораметровый сук лиственницы, как дубину, и побежал так быстро, как только мог, к Есе… Сердце подсказывало, что добром такая встреча не кончится.

Дядя Гена очень скоро и в самом деле стал чувствовать себя неважно. Опыт потребления алкоголя у него был приличный, дядя Гена знал, что резкое прекращение пития приводит к отдышке, сердцебиению, нехватке кислорода и головным болям. На всякий случай, зная своё здоровье, он носил при себе таблетки всякого анаприлина, валидола, анальгина, папаверина и всего прочего, что сердце успокаивало, давление сбрасывало, головные боли снимало. Но дядя Гена прекрасно знал, что в таком положении лучший способ быстрее привести себя в порядок – это так называемая трудотерапия, погонять себя до седьмого пота, если «мотор» позволит, после чего и лихорадка в мышцах быстрее пройдёт и общее состояние улучшится. Потому, взяв ружьё, прихватив фляжку с водой, которую он всегда брал с собой на охоту, дядя Гена крикнул друга Лёху, тот не отказался, и они вдвоём побрели к ближайшей воде, глянуть дичь. Просить сегодня еду дядя Гена ни у кого не собирался, потому добыть её, хотя бы для себя лично, надо было самому. Костик спал крепко и, казалось, никаких осложнений похмелья не ощущал.

Шли они бесцельно, в ту сторону, в какую просто пошли. Вышли правда к реке, в тихое место. Дядя Гена даже, как у воды оказался, в коленках присел, шепнув назад Лёхе:

– Сядь, баран! Вода, видишь? Может утка сидеть. Это мы удачно вышли сразу так.

– Надо было, как в прошлый раз, на озёра, – предложил Лёха.

– Рот закрой! – посоветовал дядя Гена, – Знаток! Ты хоть оружие в руках держал?

– Просто в прошлый раз…

– Я тут решаю, куда идём в прошлый раз, а куда сейчас! – отрезал дядя Гена.

Но на реке никаких уток не оказалось. Пошли дальше, не пригибаясь. Пить хотелось. Пили прямо из реки прохладную, можно сказать, студёную воду. Лёха кивнул другу на фляжку почти в литр ёмкостью, сказал тихо, словно вообще что-то говорить стал бояться:

– Фляжку зачем таскаешь, у реки сидим?

– Всегда вожу с собой воду, мало ли что? – ответил дядя Гена машинально и здесь же замер, остановился, окаменел, остекленел… Дядя Гена вспомнил, что в этот раз, понимая, что стоять будут у дикой протоки, где всегда чистая вода, во фляжку впервые в жизни налил не воды, а водки!.. Да не просто водки, а водки с настойкой элеутерококка!.. Это там у него… это та-ам у него!.. Литр!.. Дядя Гена едва чувств не лишился. Глянул влажными глазами на Лёху и… чуть не подарил ему от счастья такого свой бизнес в городе! Это похмелье с признаком запоя, в состоянии внезапного удара по сознанию новой алкогольной возможностью. Дядя Гена сел на мох. Лёха подошёл, тяжело переводя дыхание, спросил:

– Тяжело? Посидим, перекурим?

– Да нет, – ответил тот, отвернул крышку у фляги и перевернул её в себя. Пил долго, потому как не торопился, выпил грамм сто пятьдесят, отдал со слезами великодушия на глазах флягу Лёхе, – похмелись.

Лёха взял флягу как бомбу, хлебанул… припал жадными губами настолько долго, сколько позволил уже похмелённый и оттого зорко следивший за ним дядя Гена. Потом он долго рассказывал, как решил вместо воды впервые в жизни налить водки с настойкой во флягу. Лёха с невыразимым наслаждением, упоением и благодарностью слушал. Потом беспричинно смеялись.

Посидели немного, похохотали, вспомнили, что пошли на охоту, поднялись и побрели дальше. Дядя Гена сразу, как силы и сознание пришли в норму, приказал:

– Про водку – молчок! Костику похмеляться вредно, моториста вообще убить мало!

– Мало, мало – поддакнул Лёха – сами будем потихоньку…

Здесь из кустов со стороны берега выпорхнула стайка куропаток. Дядя Гена мигом ружьё вскинул, раз! два!.. На землю шлёпнулось с двух выстрелов сразу три птичьи тушки.

– Быстро собрал! – кивнул дядя Гена Лёхе на кусты, где упала дичь.

– Ага! – сказал тот и тренированным сеттером побежал собирать пернатых.

Дядя Гена побрёл дальше берегом. Хотелось сейчас гуся подстрелить, да жирнючего, килограмм на восемь! Есть такие гуси? Чтобы этому сопляку у костра нос утереть, бросить тушу под ноги, сказать – вот каких гусей бить надо, недомерок! Жри! Глядишь, тогда и баба эта молодая… его девка, так?.. А что, девка? К нему же не переметнётся? Впрочем, когда есть станет нечего, то-о… За еду куплю! Есть все хотят. Размышляя, он вышел на изгиб протоки, повернул по ней, не оглядываясь – где там его Лёха, собрал ли дичь подстреленную? Повернул по протоке и за поворотом даже присел, словно дичь увидев… словно большую дичь увидев… словно самую желанную дичь увидев… там стояла Еся со своей острогой и, не двигаясь, смотрела в воду. Еся так и была опять: с голыми ногами, на бёдрах платок – красота, а не картина!

Еся увидела рыбу у самого берега широкой заводи протоки. Мелководье здесь было похоже на некоторый залив от реки, который упирался в низкий, но обрывистый берег, река, скорее всего, подмывала тысячу лет этот берег, он и оборвался. На уровне колен над водой висел мох и кусты карликовой берёзки, так весь берег и шёл, пока не уходил из залива к течению. Еся стояла уже возле рыбины, которая то ли не видела её, то ли видела, да понимала рыбьими мозгами, что уходить надо опять-таки через человека, может, так обойдётся? Но «так» не обошлось… Еся плавно, почти незаметно подняла острогу, тело её не двигалось, лишь руки, нежные девичьи руки невидимо стали перемещаться вверх, стали заходить куда-то за её затылок, и, когда прикрученный нож на древке оказался над водой, когда руки девушки достигли апогея в замахе, острога стремительно и мгновенно рванулась вниз… Нож резанул по воде, оставив всплеск, тут же острога, прошив рыбину, вонзилась в мягкий ил, хвост щокура несколько раз мотанулся по сторонам, взбаламутив речной песок… Еся с силой ткнула острогу ещё глубже в землю, потом резко выдернула её из воды, и на берег вылетел серебристый представитель сиговых пород, килограмма на полтора весом.