Кукольник - Лиам Пайпер Страница 28

– А зачем это? – спросил Аркадий.

– Ну… Согласно легенде, в тринадцатом столетии старый стражник увидел, как к городу приближается монгольская орда. Он без передышки трубил до тех пор, пока горожане не поднялись на борьбу. Лучники отогнали татар прочь. Краков был спасен. Когда горожане прошли в башню, желая поблагодарить стража, то обнаружили лишь его труп. Стрела попала трубачу прямо сюда…

Ян потянулся и прикоснулся к горлу Аркадия. Под кожей русского пульсировала сонная артерия, гоня кровь к мозгу. Аркадий улыбнулся.

– Он лежал с татарской стрелой в горле, не выпуская из рук сигнального горна. С этого времени каждый день трубач играет в честь человека, спасшего нас от монголов.

– Мне кажется, это немного странно – ненавидеть татар спустя… пять столетий, если не ошибаюсь. Они больше не беспокоили вас, как ты знаешь.

– Такова традиция. Иногда традиции лишены всякого смысла, впрочем, это к лучшему. Разве у вас нет бессмысленных традиций?

– Я из России. У нас мало традиций и много предрассудков. Суеверия у нас распространены…

Аркадий принялся рассказывать о том, что нельзя прощаться на мосту, нельзя смотреть на новорожденного младенца, нельзя расхваливать новорожденное дитя, нельзя делать подарки ночью, нельзя дарить котенка…

– А что будет, если ты подаришь кому-нибудь котенка?

– Ты пригласишь к себе черта и умрешь.

– Господи! – вздохнул Ян. – Теперь я не удивляюсь тому, что твоя страна дошла то такого состояния.

– Ты даже понятия не имеешь, до какого именно, – согласился с ним Аркадий. – К сожалению, когда пришли Советы, у нас не оказалось собственного трубача.

Ян улыбнулся.

– Ладно. Я хочу познакомить тебя с одной из моих любимых традиций. Я отведу тебя в лучшее место в Кракове, но прежде ты должен покрыть себе голову, иначе оскорбишь Бога.

Сняв шляпу, Ян надел ее на Аркадия, а затем, размотав шарф, повязал его так, словно это был платок.

– Ну вот, – улыбнулся он Аркадию. – По-моему, из меня получилась симпатичная бабушка.

Они повернулись и направились в сторону еврейского кладбища на улице Медова. Величественные стены, сложенные из булыжника, растущие между могильными камнями дубы создавали здесь атмосферу безмятежного спокойствия. Если в других местах Кракова в воздухе воняло угольной копотью, а торговки то и дело кричали, ссорясь друг с другом, воздух на кладбище был чистым и благоуханным. Повсюду высились старинные монументальные могильные камни. Время стерло с них надписи. Они глубоко вошли в землю. Корни разросшихся за долгие годы деревьев опрокинули некоторые из них. Время не менее безжалостно к мертвым, чем к живым. Никто надолго не остается тем, кем его похоронили.

С неба падал мелкий серый дождь. Они медленно шли по тропинкам, вьющимся среди могил, то и дело сворачивая, для того чтобы прочесть имена на могильных камнях, вытесанные на иврите, идише, кириллицей и на немецком языке. В связи с большими потерями на фронте, которые несли немцы в период с 1914 по 1918 год, могильных камней с этими датами было очень много.

– Странное место для экскурсии. Ты же знаешь, что я не еврей.

– Знаю, но мне казалось, что тебе здесь понравится. Очень умиротворяющая природа.

– Мне здесь нравится.

Они прошлись еще немного. Подошвы шелестели по гравию, насыпанному над столетними костями.

– Зачем ты сюда ходишь?

– Чтобы побыть подальше от всех.

Легким наклоном головы Ян указал Аркадию, по какой дорожке между могилами они сейчас пойдут. Они очутились между небольшим мавзолеем и сложенной из гранита стеной ограды. Это место было ограждено от непрошеных взглядов всех посетителей кладбища.

– Зачем тебе нужно уединение?

– Все боятся гестапо. Люди боятся, что они за нами следят, что рано или поздно они за нами придут. Впрочем, у них ничего нет против моей мамы и ее друзей ^[37].

– В таком случае почему ты не уезжаешь отсюда?

– Я как раз уезжаю. Это мой последний год в Кракове. Прежде я обучался в Берлине, а в следующем году перевожусь в Прагу, в Карлов университет. Там, мне кажется, таким как я будет спокойнее.

– Спокойнее для евреев?

– Да, а еще…

Внезапно Ян повернулся к Аркадию, придвинулся к нему и поцеловал его в губы. Отстранившись, он замер, ожидая, что же выйдет из этого гамбита. Его глаза были пронзительными, словно у кота, и доверчивыми, словно у пса. Он оказался прав. Инстинкт редко его подводил. Шарф скользнул на землю, и секундой позже Ян опустился на колени, чтобы его поднять.

– Не бойся. Ничего плохого с тобой не случится, друг мой, – произнес он, а затем взял руку Аркадия и прижал ладонью к макушке своей головы в том месте, где она уже начала лысеть. – Не отводи руку, а не то ты оскорбишь Бога.

Эсэсовец, вежливо произнеся bitte ^[38], отошел в сторону, пропуская их. Когда они вернулись к столику, грязные тарелки уже убрали. Подошел официант и осведомился, не желают ли господа десерта. Ян попросил вновь принести карту вин. Когда официант отошел, Аркадий бросил на приятеля хмурый взгляд.

– Это было весело, – сказал Ян.

– Нет, глупо, – закипая от злости, произнес Аркадий. – Если они нас разоблачат, то убьют. Этот парень мог вышибить наши мозги прямо на месте без каких-либо последствий для себя.

– Споки. Ты говоришь, как безумец. Без последствий действий не бывает. Во-первых, он забрызгал бы нашими мозгами свою красивую новую форму, а во-вторых, – Ян понизил голос и приветливо улыбнулся эсэсовцу, как раз проходившему мимо них к своему столу, где его ожидал обед, – этот мальчик не способен даже самого себя избить до полусмерти.

Аркадий сердито фыркнул, но не смог утаить от Яна своей скрытой радости.

– Вырастай скорее.

– Лично мне он кажется довольно смазливым, – произнес Ян, почувствовав вкус к теме.

Он бросил насмешливый взгляд на столик, за которым эсэсовец обедал вместе со своим коллегой в гражданском. Мужчины тихо переговаривались. Руки их держали столовое серебро в той элегантной манере, которая свойственна немцам.

– Может, попросить его подсесть к нам? Униформа у него очень красивая.

– Не следует с таким шутить, – принялся отчитывать его Аркадий.

– Кто говорит, что я шучу? Я бы шутил, если бы сказал, что хочу пригласить к нам в дом одного из этих.