Последний окножираф - Петер Зилахи Страница 28

Не надо разговаривать, надо свистеть, говорит мне приятель, пока мы свистим, никто не поймет, что каждый из нас думает немножко по-своему.

Появляется Вук, его рассказ берет за душу, по дороге сюда, говорит Вук, он встретил старушку, старушка плакала. Он поинтересовался, почему она плачет. Почему вы плачете, бабуля, спросил Вук Драшкович у старушки. И старушка ответила, что она плачет, потому что ей приснилась свобода. Во сне, сказала она, не было никаких кордонов и можно было ходить куда хочешь. Вот что сказала бабуля Вуку, заливаясь слезами, и Вук делится этой историей с нами, он подымает невидимую старушку на руки и размахивает ею над головами толпы.

Вчера ночью мне приснилось, что я супермен и нахожусь в югославском мегаполисе.

У меня особые, двойные, очки, в них я вижу сквозь все кордоны и вижу насквозь политиков-двурушников. Я один, как это принято у суперменов, я иду домой повесив нос, и тут ко мне подходит Вук Драшкович и спрашивает, почему я плачу. Скажи мне, Вук, почему я плачу?

Парочка целуется на демонстрации, толпа распаляет их страсть, они целуются с закрытыми глазами, плывя по течению в людском море.

Девушка приоткрывает один глаз: проверяет, на месте ли город. Их несет в мою сторону, во рту у меня свисток, в ладони — орешки, я уже не успею от них увернуться, но в последний момент они натыкаются на фонарный столб. Парочки придают толпе новую энергию, обнимающихся обнимают, make love, not war in Serbia! Ходить на демонстрации с напомаженными поцелуеустойчивой помадой губами, встретить в толпе свою единственную любовь, восточноевропейская история по голливудскому сценарию. ^[60] Пока выступал Драшкович, я взял ее за руку, пока выступал Джинджич, обнял за плечи, пока выступал Весна Пешич, ^[61] я нежно привлек ее к себе. Заедно!

Днем рождения Тито было избрано 25 мая. Что-то нужно было вписать в биографию. Тито знал только месяц своего рождения, крестьянскому мальчишке из Загорье не справляли день рождения. Потом выяснилось, что на самом деле он родился 7 мая, но к тому времени 25-е стало Днем молодежи, в связи с чем проводилась всеюгославская эстафета, и переигрывать было уже поздно. Народ восхищался юношеской энергией Тито, говорили, что у него и после семидесяти были любовницы. Он возродил обычай габсбургских времен и готов был считаться крестным отцом девятого ребенка во всех многодетных семьях. День молодежи транслировали по ТВ на всю Югославию, эстафетную палочку передавали из рук в руки, как Олимпийский огонь. Молодежь каждого города должна была бежать со своей, изготовленной местными мастерами эстафетной палочкой. Я как-то видел финиш такой эстафеты в кино. Девушка вбегает на заполненный зрителями стадион, бежит по красной ковровой дорожке и, подбежав к почетной трибуне, целует мафусаила. В семидесятые это мероприятие довели до анекдотичности. Начали проводить конкурс на самую красивую эстафетную палочку, за эстафету по очереди отвечала каждая из республик. Эти соревнования проводились даже после смерти Тито. Последнюю эстафетную палочку изготовили словенцы, она весила тридцать килограммов и была высечена из мрамора. Словенцы же изготовили постер, образцом для которого послужил плакат гитлерюгенда. Скандал положил конец ежегодной эстафете.

Тщательные приготовления перед демонстрацией, стражи порядка слушают политинформацию дотошного продавца газет. Один из омоновцев, страдающий манией чистоплотности, старательно протирает щиток своего шлема. Постоянная тема: как соблазнить омоновца. Пригласить домой и представить родителям. У парней особого энтузиазма это не вызывает. Они забрасывают кордон презервативами и при этом орут: гондоны для гондонов! Ну что ж, можно считать, что резиной милиция обеспечена.

Неистовое разнообразие одежды в ответ на единообразие милицейского стиля кульминирует в головных уборах. Клоунские колпаки, ночные чепцы, шапки четников и шахтеров, епископские митры, охотничьи шляпы, адмиральские фуражки, пастушьи шапки, цилиндры, лыжные шапочки, овчинные шапки, меховые шапки, жокейские шапочки, картузы, кепки, бейсболки, бескозырки, титовки, моя московская ушанка, шляпы из яичной скорлупы, изготовленные студентами Академии художеств, головные уборы инквизиторов, генеральские фуражки. А напротив — три или четыре тысячи синих милицейских касок.