Приморские партизаны - Олег Кашин Страница 28

Но только один русский регион видел и помнит, как выглядит настоящий испуг власти – когда на перекрестках дежурят бронетранспортеры, и на въезде в самый глухой поселок свалены по-кавказски на блокпосту мешки с песком, и из-за мешков выглядывает вооруженный солдат внутренних войск в армейской каске. Кровавый штурм съемной квартиры в хрущевской пятиэтажке – вот как выглядит настоящий испуг российской власти, и это было пять лет назад в Приморском крае.

Государственные СМИ подчеркнуто называют их бандитами, в прессе было много подробностей по поводу их политических взглядов – писали и о фашизме, и о радикальном исламе, и, смотря запрещенные ныне видеоролики с их обращениями, зрители в Москве и других городах гадали, случайно ли кто-то из них поднял кверху указательный палец. Много усилий предпринято, чтобы доказать, что в их истории не было никакой политики, но чем больше таких усилий, тем сильнее ощущение, что вообще-то да, так и выглядит настоящая политика – та, в которой нет места политическим технологиям.

Никто не имеет права восхищаться ими, никто не имеет права говорить, что они что-то делали правильно. Но их история почему-то не забывается, и очередной суд по их делу, тянущемуся уже пять лет – это просто формальный повод вспомнить о них, хотя и без повода многие их прекрасно помнят и думают о них.

Год войны в Донбассе снял некоторые табу, и какой бы грязной ни была российско-украинская игра, но виды разрушенных аэропортов и пятиэтажек – это тот пейзаж, в котором мы теперь живем все, включая тех, кто не был в Донбассе и не собирается туда. Многие считают, что те парни из Приморья, если бы они потерпели пять лет, нашли бы себя сегодня где-нибудь там, на донецком фронте. Я не знаю, но и это не имеет значения – донецкая история показала, как много в России людей, готовых стрелять, а парни из Приморья просто опередили время, первыми заявили о том, что стало сегодня общим местом.

Шкаф со сценариями для будущего России почти пуст, в нем лежит всего несколько тоненьких папочек и, может быть, два или три тома Сорокина. Один из таких сценариев написан Андреем Сухорадой и его товарищами. Сценарий страшный, но у нас вся история страшная.

***

Не решившись документально описывать приключения парней, которые однажды решили «стрелять по кокардам», я перенес место действия с Дальнего востока на дальний запад России, пусть вместо сопок будут дюны, а вместо Амурского залива (к которому настоящие партизаны, впрочем, так и не вышли) – скучная Балтика. Приморским делом я занимался совсем немного, и в доме, где убили Андрея Сухораду, оказался только через неделю после того, как все закончилось.

История про подростков, которые пытают друг друга, чтобы понять, что чувствует задержанный в милицейском отделе – она подлинная и как раз оттуда, из той командировки, Кировский район Приморского края. Пенсионер, доставший ружье во время ссоры с женой и застреленный за это во время самого настоящего штурма квартиры – тоже подлинная, но уже из Ставрополя, я когда-то писал и об этом пенсионере. Подмосковный парень, забитый до смерти за то, что клеил на фонарных столбах запрещенные стикеры – это Подмосковье, Серпухов, 2007 год, а антитеррористическая операция «Автобус» – непридуманная история милицейской погони за автобусом, в котором друзья и родственники ехали его хоронить. Начальник ГУВД, снимающий куртку и лично залезающий в мусорный бак в поисках орудия убийства – это тоже было в Москве, в 2010 году, после покушения на меня. Соседка, надевающая во время обыска норковую шубу, чтобы понравиться майору из центра «Э» – я видел такую соседку, когда в Нижнем Новгороде эшники ломились в квартиру к местному лимоновцу, и его отец, инженер с судостроительного завода, произносящий речь перед милицейским генералом – я слушал этого отца в темном подъезде нижегородского дома, и его речь воспроизвожу по сохранившейся с тех пор собственной записи. Все именно так и было.

Я рассказываю это сейчас, потому что боюсь, что именно подлинные истории, которых в этой книге много, покажутся кому-нибудь самыми неправдоподобными, выдуманными. Но за годы репортерской практики я давно привык, что чаще всего выдуманным как раз и кажется настоящее, всем проще думать, что так на самом деле не бывает.

Но бывает почему-то именно так. Я переживал, что неправдоподобной окажется полностью мною выдуманная сцена с мачете – где я, а где мачете, я никогда не видел, как отрубают голову латиноамериканским клинком. Но уже когда книга была дописана, слово «мачете» зазвучало в новостях – кто-то в Москве гонялся с этим оружием за несчастным спасателем из МЧС, отрубая ему в этой погоне руки и ноги. На фоне таких (совершенно реальных!) новостей моя история про милиционера, отрубающего голову сослуживцу, выглядит едва ли не более реалистичной. То же самое – с изнасилованным в отделении задержанным. Я уверен, что рано или поздно это произойдет, к людям выйдет человек, не скрывающий своего лица и имени и скажет, что его изнасиловали полицейские, и он им этого так не оставит, дойдет до Европейского суда. Пока такого не было, пока даже рассказы об угрозе изнасилованием публика встречает смешками, как во время суда над крымским кинорежиссером, когда следы пыток в протоколе официально оформили как последствия БДСМ-игр. Наши потешные каминг-ауты с участием деятелей шоу-бизнеса и телевидения – это, конечно, пародия. Непародией будет первый выживший после изнасилования в полиции – тот, кому Россия первому решится посмотреть в глаза, если хватит сил, конечно.

Уже дописав эту книгу, я познакомился в Москве с молодой чиновницей, которую по линии культурного ведомства перевели из Москвы в Казань. Милая девушка, она рассказывала об аппаратных особенностях татарской власти, жаловалась на ленивых чиновников, восхищалась теми, кто много и хорошо работает. Среди тех, кем восхищалась – работающий теперь у местного президента бывший министр внутренних дел республики, отправленный в отставку за то, что в подведомственном ему ОВД «Дальний» полицейские запытали до смерти задержанного Сергея Назарова. Орудием пытки, как известно, была бутылка от шампанского, благодаря этой бутылке (давайте честно – только благодаря ей, без нее это была просто одна из множества смертей во множестве УВД, две строчки в хронике происшествий) о преступлении в «Дальнем» заговорила вся страна, дело дошло до суда и до отставок, и главу татарского МВД тоже сняли, отправив в ссылку, как часто у нас бывает, в аппарат президента большим начальником. Теперь им восхищаются молодые чиновники – внятный, адекватный, держит слово, большой молодец, как жаль, что карьера дала сбой. Жаль именно карьеры, а не убитого Назарова. Все, что вы хотели знать о банальности зла, но не у кого было спросить.

Противостояние граждан с полицейскими, чаще всего тихое, молчаливое, буквально – стараться не смотреть в глаза, если люди в полицейской форме идут по улице, – по-моему, это самое важное и самое интересное, что происходит сегодня в России. Иногда это противостояние принимает открытые и страшные формы, как в 2010 году в Приморье или годом раньше в московском супермаркете, когда майор Евсюков, гуляя между стеллажами, убивал покупателей. Но это экстремальные случаи, типичным по-прежнему остается строчка в полицейской сводке: «Задержанному внезапно стало плохо, сотрудники ОВД пытались оказать помощь, но он скончался до приезда врачей». Любой шаг в сторону от сложившегося положения дел обязательно станет потрясением и для системы, и для граждан. Моя книга – о том, как могло бы выглядеть такое потрясение.