Занзибар, или последняя причина - Альфред Андерш Страница 28

Он не почувствовал, что своим минутным колебанием сломил ее сопротивление; он только обратил внимание, что она пошла не так нервно и держалась рядом, пока они продолжали путь. Грегор как можно скорее свернул с Николаигассе в путаницу переулков, окружавших церковь Св. Георга. На узких улочках было очень темно, и Грегор находил правильный путь интуитивно или ориентируясь на вдруг возникающий в узких просветах контур церковной башни или на черную каменную балку, выступавшую на фоне чуть менее темного ночного неба. Кстати, в переулках время от времени встречалось освещенное окно, а на деловой улице не было видно ни зги, на церковной площади все дома погрузились во мрак, горели лишь два газовых фонаря: один там, где улица впадала в площадь, другой — перед главным порталом церкви. Хотя все дома уже казались спящими, Грегор не стал пересекать площадь, он держался у края, шел вдоль домов, как и раньше, в послеобеденное время, пока не достиг южной стороны церкви. Он уже издали увидел освещенное окно в доме пастора. Оттуда падал свет на ступеньки, ведущие к боковому входу в церковь, и в этом слабом свете Грегор обнаружил, что его велосипед все еще стоит, прислоненный к стене пасторского дома; руль слабо поблескивал в желтом мерцании света, льющегося из окна, того самого желтого мерцания, в сферу которого он, вместе с девушкой, должен был войти, чтобы добраться до боковой двери. Кстати, окно было расположено слишком высоко, чтобы он мог заглянуть внутрь комнаты.

Всего ожидала Юдит — нет, ничего я не ожидала, поправила она себя, — но только не того, что ее приведут в церковь, в одну из этих церквей, которых она так боялась, с тех пор как увидела их башни. То, что молодой человек, ее сопровождающий, вынул из кармана тяжелый ключ и отпер им церковную дверь, показалось ей необъяснимым. Тем не менее у нее и сейчас не возникало ощущения, что она переживает своего рода приключение, — она настолько реально воспринимала опасность, в которой жила, что мысль о том, что события этой ночи могли таить в себе нечто романтическое, даже не приходила ей в голову. Она понимала, что происходит чудо, но не удивлялась ему. Через щель приоткрытой двери церкви Св. Георга она проскользнула в тайну, подобно рыбе, которая из светлой зелени воды в открытом пространстве ныряет в тень, под камень. Ослепленная темнотой, она остановилась. Но когда Грегор закрыл за собой дверь — она обратила внимание, что он ее не запер, — она наконец спросила:

— Что все это значит? Вы должны сказать мне, что вы намерены со мной делать.

Она испугалась громкого эха, отозвавшегося на ее голос, и услышала, как незнакомец сказал:

— Здесь вы должны разговаривать только шепотом!

Грегор держался на расстоянии от нее.

— Следуйте за мной! — сказал он.

Наконец она увидела его больше похожую на тень фигуру и на ощупь двинулась в направлении, которое он указал, идя впереди.

Грегор подошел к опоре средокрестия, возле которой сидел «Читающий послушник». Здесь было почти светло, можно было различить все окна; словно матовые свинцовые поверхности, они висели над стенами. Юдит смогла различить несколько ступенек, ведущих вверх к кафедре, и села на нижнюю; она вдруг почувствовала, как устала, и прислонила голову к каменному цоколю, на котором сидел и читал послушник. Но, скованная усталостью, где-то внутри продолжала жить ее упрямая женская энергия.

— Вы должны мне ответить! — сказала она.

Теперь у меня есть время, размышляла она, пока я в этой церкви, со мной ничего не может произойти. Эта мысль так же мало удивила ее, как и то, что ее привели сюда, — самое поразительное было одновременно самым естественным: церкви существовали для защиты. И она была еще так молода и потому надеялась, что незнакомец окажется посланцем церкви; возможно, церковь создала теперь что-то вроде миссии для защиты преследуемых, и она подумала: если бы мама знала об этом!

— Вы ведь еврейка? — спросил Грегор.

— Я крещеная, — ответила она. — И мой отец был крещеный. — Она произнесла это испуганно, так, словно хотела предъявить наилучшие рекомендации посланцу церкви, каковым он наверняка был.

— Крещеная, — презрительно сказал Грегор, — это не меняет ровным счетом ничего. Этим совершенно все равно, крестили вас или нет.

— Я знаю, — сказала Юдит. И тут она решила быть смелой. — Мне, кстати, тоже совершенно все равно. Со дня конфирмации я ни разу не была в церкви. Я не знаю, верю ли я во что-нибудь. В Бога, наверно, верю. И вот уже несколько лет я знаю, что я еврейка. Раньше я думала, что я немка. Но тогда я была еще ребенком. С тех пор меня сделали еврейкой, — она помолчала, потом добавила: — я хотела вам это сказать, прежде чем вы меня, возможно, спасете, вам незачем делать для меня что-то, если вы этого не хотите.

— Ах вот в чем дело, — сказал Грегор. Он понял, за кого она его принимает. Но у него не было ни малейшего желания что-либо объяснять. Он только сказал, чтобы ее успокоить: — Это не имеет значения.

Он подумал, что должен был сказать: «Вы ошибаетесь, я не христианин, я коммунист». Но это была бы неправда, потому что он уже не коммунист, а дезертир. Но он и не дезертир, а просто человек, который осуществляет небольшие акции, по собственному, внутреннему желанию. И тут он понял, что с этой девушкой он находится в отношениях, перед которыми такие слова, как христианин, коммунист, дезертир, активист просто бледнеют: для нее он был просто молодой человек, который защищает девушку, — классическая роль, как констатировал он не без иронии. Именно поэтому он остановился ночью на улице и стал слушать рассказ о какой-то фотографии, рассматривая развевающиеся на ветру волосы и сплетенный из газового света и черноты, нежно и беспощадно оформленный профиль.

— Почему вы, собственно, решили бежать? — спросил он.

Он говорит «бежать», подумала Юдит. Он уже не говорит «удрать». Она почувствовала к нему что-то вроде доверия, как тогда, когда он остановился на улице, чтобы выслушать ее горестные слова об утрате материнской фотографии. Она рассказала ему историю маминой смерти.

— И это случилось вчера! — сказал он, потрясенный. — Господи!

— А как вы узнали? — спросила Юдит.

— Что узнал? — удивленно переспросил Грегор. — О чем вы?

— Что я еврейка?

— Это заметно, — ответил Грегор.

— В том же смысле, как заметно, что у меня есть деньги?

— Да. Вы выглядите как избалованная девушка из богатой еврейской семьи.

Тем временем они уже так привыкли к темноте, что хоть и неясно, видели друг друга, вернее фигуры, больше похожие на тени, словно нарисованные углем на холсте из серого света. Молодой монах неподвижно сидел между ними.

— Не знаю, можно ли назвать меня избалованной, — сказала Юдит, — собственно, меня всегда держали в строгости.

— Вы хотите сказать, что вас от всего оберегали, — ответил Грегор. Он вновь почувствовал раздражение. — А теперь вы пережили то, что в ваших кругах называют ударом судьбы, не так ли? — спросил он с вызовом.