Наркопьянь - Алексей Ручий Страница 28

«Не существует технологии забвения, в этом смысле

мы все еще ждем от природы случайных милостей –

мозговых кровоизлияний, амнезии, хирургии и что там

еще может стрястись, ну, скажем: путешествия,

пьянство, лечение сном, самоубийство»

Умберто Эко

Ты видел лунных лемуров? Я видел. И я тебе расскажу.

ЛСД не было. Не было вообще. Или знакомому барыге просто стало лень напрягать своих поставщиков, и он съехал таким образом. Не важно. Но ЛСД не было.

Мы с Доктором обследовали окрестности на предмет наличия галлюциногенов, но их и там не оказалось. Двинули в центр.

Октябрь созерцал окружающий мир и нас глазами старого шизофреника, запертого в одной из комнат запущенной коммунальной квартиры.

Проехав три или четыре остановки на метро, поднялись на поверхность. Кажется, на Пушкинской. Хотя я не уверен. Никто не уверен.

Холодный день дрожал на ветру, а, может, это пульсировали нервы этой реальности. Не знаю. Хотелось чего-то такого особенного, я не понимал чего, - возможно, этого чего-то вообще не существовало в продрогшем мире.

- Имеет смысл взять сироп от кашля, - предложил Доктор (дабы не делать лишнюю рекламу дельцам от фармацевтики, название сиропа от кашля не разглашается).

- И что, сильное средство? – я засунул руки в карманы своей армейской куртки, так как они уже успели посинеть от холода.

- Достаточно сильное… и к тому же сейчас бешено популярное.

На популярность было плевать, как, впрочем, и на свою излишнюю сознательность. Хотелось скорее покончить с этим. Я согласился.

Аптека отыскалась через пару кварталов. Все аптеки находятся через пару кварталов – доказано. Мы зашли.

Созерцание прилавка убедило нас в том, что мы не ошиблись – искомое средство имелось в наличии (название не разглашается под страхом суровой кары от совершенных существ земного ядра). Деньги были – мы взяли парочку пузырьков.

Опустошили их, запив Кока-колой (название разглашено, ибо от нее все равно никуда не деться). Кока-кола не помогла, и во рту остался неприятный сладковатый привкус да холодящее ощущение в пищеводе.

Я зажмурил глаза. Сверился со своим внутренним Я. Никакого ответа.

- Пойдем, прогуляемся, - предложил Доктор.

- Пойдем.

Мы шли по отсыревшему парку, пиная листья, собранные в кучи вдоль дорожек. Небо придвигалось своей громадой, похожее на жуткий зев чудовища из ночного кошмара. Вскоре брызнуло дождем. Сверились с ощущениями. Ничего.

Мы прошли парк насквозь, когда это началось. Структура принялась рушиться. То есть все, что казалось привычным, телесным и осязаемым вдруг стало рассыпаться кусочками мозаики.

- Ди-экс-эм, - сказал Доктор, - диссоциатив. Сейчас начнутся проблемы с речью…

- Что? – хотел спросить я, но получилось «тэчэо?». Я попробовал снова:

- Тэчэо ты телхо скатьза?

Расшифровке не поддается.

- Все лосьнача… эт расдап знаниясо… - Доктор не мог совладать с языком.

Разрушилась структура текста. Все, что мы знали о словах, стало эфемерным и прозрачным, а затем и вовсе улетучилось в никуда по какой-то невообразимой спиралевидной траектории. Мы замолчали.

Дождь усиливался, а мы шли сквозь холодные струи. Происходило расслоение того, что мы привыкли называть объективная реальность. Точнее никакой объективной реальности больше не существовало: были какие-то пласты, наложенные друг на друга в хаотическом порядке, бессловесно перемешавшиеся, рассыпающиеся искрящимся светом, бросающими глухие тени. Доктор смотрел под ноги. Не знаю, что он там видел, но точно не гниющие листья, плавающие в грязных лужах.

Мимо неслись автомобили. Проходили люди. Или что-то несло автомобили и вело людей. Много ли мы об этом знаем? О том, что на самом деле управляет миром. Сознание? Или его отсутствие? Мир находится в состоянии глубокой комы. Запах карамели над кладбищем.

Мы – только тени самих себя. Все, к чему мы стремимся, чего добиваемся, - это лишь некие призраки, живущие глубоко внутри нашего рассудка, одинокие, подавленные, пытающиеся вырваться наружу. Ты не станешь ни кем. Потому что нельзя стать кем-то. Стать кем-то – значит, определить себя, отделить от всех остальных категорий сущего. Но это невозможно, ибо мы связаны со всем остальным, вплетены в него, как и оно в нас. Мы можем перемещать и компоновать эти объекты в любом порядке. Всегда. Всегда так было… и будет впредь. Стать кем-то – это означает только одно: отделиться от этого парка, от дождя, от прохожих, что, в общем-то, невозможно, ибо тогда ты останешься в пустоте. Фруктовый коктейль, готовый взорваться прямо в стакане и разнести вдребезги кафе.

Кафе? Мы зашли в кафе, взяли по пиву. Доктор молчал.

- Что ты ствуешьчу? – попытался я совладать с речью (не знаю, чего я нагородил служащей кафе, когда брал пиво, но как-то нам его продали).

- Ничего, - глухо отозвался Доктор. Няме не ствуетсуще… не существует.

Он сделал над собой усилие. Этой чехардой можно управлять. Я глотнул пива и напряг сознание.

Плыли какие-то образы, расплывчатые, тусклые блики мироздания. Ты видел пустоту мира? Ощущал ее? Это глоток холодного ветра перед расстрелом.

Иллюзорное детство. Девяностые годы – теперь уже прошлого века. Какие-то катаклизмы, потрясающие страну почти каждый день. Зарплата водкой или чем там еще. Не просыхающий президент. Прошлое создает настоящее, кастрированное настоящее закладывает фундамент будущего. А если прошлого нет? Или этот пласт времени кочует в рассудке вперед-назад, то есть вдруг оказывается в будущем, потом опять в прошлом, потом здесь и сейчас, за соседним столиком. Нельзя глумиться над временем, ибо оно неделимо. Ошибки прошлого приходят прокаженными судьбами будущего.