Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин Страница 28

Советчиков было много, каждый предлагал свое, при этом громко кричали, а шляпа между тем не давалась… Ее относило волной. Уже появились и отцы-кормильцы и стали давать свои ценные указания, от которых шляпа и вовсе ушла на дно.

Происшествие со шляпой заняло около часа, и оттого пришлось пропустить следующую очередную встречу на берегу. Мы лишь увидели детишек с цветами и каких-то людей, призывно смотрящих на нас с берега. Некоторые помахали нам рукой. Грянула уже и музыка, торжественный марш, но тут же замолкла, потому что в ответ понеслась от нас сирена, означающая отход, и наше десантное судно стало удаляться от берега, лишь блеснули прощальным золотом трубы духового оркестра.

Некоторые на радостях бросились опять вниз, к столам, где оставалась еще водка и огурцы. Но большинство, налившись до краев, разбрелось по уголкам да скамеечкам, чтобы всласть подремать. Десант – дело не шуточное и сил требует немало.

Не рассчитали своих силенок и поэты: они рыгали, перевесясь через борт, причем оба одновременно, а культурный деятель, наш знакомец, заботливо поддерживал их сзади, чтобы, не дай бог, они не слетели за борт, подобно той шляпе… Как без поэзии тогда проживет родная Кубань?

Но дела их, судя по всему, становились все хуже, и пришлось по велению отцов-кормильцев причаливать в каком-то непредусмотренном программой месте и выносить их на берег, чтобы переправить обратно в город. Вместе с ними улетучилась и большая часть руководства.

Остальные же стали совещаться, потому что до названной станицы оставалось плыть еще несколько часов, а люди, согласно тем же инструкциям, выведенные на площадь, там уже ждали. Наконец было решено еще раз причалить и, оставив судно, продолжить «красный десант» уже на автобусах. Не беда, что не выходило по повести, жизнь всегда вносит свои коррективы.

Во время перегрузки вывели под руки и нашего исторического участника, сонного и в помятом костюме. Не разобравшись, он тут же принялся повествовать свою эпопею, но его деликатно прервали («Потом, потом!») и потащили на берег… Мы двинулись следом.

В автобусе уже спали все. В станицу мы приехали с темнотой, когда большинство жителей, собранных на пристани, тяпнули на радостях, что мероприятие закончилось, и разбрелись по домам, где их в спешном порядке опять собирали. Народу в клуб набралось немало. Но почему-то не оказалось света, и заседали при свечах, как в старое революционное время.

На трибуну, после докладчика, очень обстоятельного, который рассказал об успехах сельского хозяйства, но совсем забыл упомянуть про десант и про его историю, выпустили наконец и нашего участника давних революционных событий. Но он за долгую дорогу совсем вышел из строя и лишь испуганно озирался, стараясь понять, куда же его привели.

– Ну расскажите, расскажите нам, – попросил елейным голосом председатель, наш идеологический знакомый. – Как это вы сумели… тогда… в девятнадцатом… взять станицу…

Старичок вздохнул, напрягся и вдруг жалобно произнес:

– А хрен его знает.

Зал затих, внимая очевидцу.

А тот помолчал, вспоминая что-то еще, и добавил:

– Они, значит, стреляют, а мы тоже, значит, стреляем… А потом этот… как его… написал… Десант, дескать… Красный… Такое вот дело. – И вдруг хрипло запел: – Сме-ло мы в бой пойдем…

Голос его сорвался, и он попросился в туалет. Участника опять взяли под руки и увели, а дальние потомки тех дедов, в которых, видимо, и стрелял наш старичок, дружно захлопали. Потом весь десант потащили в предбанник, где снова были накрыты столы, водка и много, много кур: колхоз со времен давнего десанта восстановился и уже имел свою птицеферму. Правда, до десанта, как выяснилось, тут и без фермы богато жили.

Вновь произносились тосты за нынешнюю, такую славную советскую жизнь, которую завоевали своей кровью наши героические деды. Но пилось уже неохотно, и кто-то, не выдержав праздника, сел в автобус и велел ехать в город, остальные, мол, сами разберутся, куда они хотят. Водитель, которому было все равно, кого возить, завел машину и уехал. Остальные же, выйдя из клуба и не обнаружив автобуса, подняли скандал: у одного пенсионера разыгрался диабет, а у другого схватило сердце… А главный участник исторических событий срочно попросился опять в туалет и надолго там закрылся.

Гости бродили по пятачку вокруг клуба и вяло матерились.

Автобус, спешно возвращенный из города по телефону, с водителем, который клял и нас, и десант, и все остальное, прибыл в два ночи. Десантники бросились к нему, отталкивая друг друга, чтобы занять себе места. И лишь на подъезде к городу кто-то вспомнил, что в суете забыли про главного участника десанта. Его, как рассказывают, нашли в туалете под утро, уснувшего с самой лучезарной и даже счастливой улыбкой, и отправили в город отдельным рейсом.

– Георгий, за тебя, что ли, – произнес я, наливая очередной наперсток и кладя крепкие капли на язык.

Мы тогда с ним бойко прокатились через весь юг, а в родном городе Георгия мы сходили на тамошний базарчик и на память сфотографировались. На фото мы изображены вдвоем, мирные, тихие, как два голубка, это произошло как раз после десанта, и на наших физиономиях без труда можно обнаружить следы некоторой отвлеченности и даже просветления.

Ну, почти как у того старичка.

Фотография обрамлена по всем правилам провинциального искусства – изящной виньеткой с цветочками ландыша и нижеследующей надписью: «ПРИВЕТ ИЗ КРАСНОДАРА».

Эту фотографию мы отправили в Париж нашему общему другу Толе Гладилину, и он был от нее в восторге.

– Гхы-гхы, – хохочет Шерман. – Если у нас замерять, то метр понадобится!

И весь стол захлебывается, смешно им, что сантиметриком алкоголь мерят! Задумчиво улыбается Шапиро, и Поленов скалит белые зубы… А неподалеку, за столом, мой северный дружок Валя Гринер стихи дует:

– Мы пришли пареньками в этот снежный простор, из горючего камня разложили костер…

– В лифт, в лифт вы пришли! – кричу я Вале. – А снежный простор… Это там… Это где живет белый олень…