Секрет Коко - Ниам Грин Страница 28

Я вхожу в кухню, расположенную в дальней части дома, и снова удивляюсь, насколько прекрасно обустроила свое жилье его хозяйка — здесь дивно светло, отчего создается впечатление, что комната очень велика. Над чисто прибранным кухонным столом висит огромный ковер-картина, на котором изображена африканка, убаюкивающая свое дитя. Пол сделан из белого дерева, а мебель, выкрашенная в желто-коричневый цвет, расставлена свободно по всей комнате. Здесь тоже повсюду лежат марокканские коврики. Должно быть, либо ее друзья и близкие, либо сама Мэри Мур много путешествовала.

— Садитесь, — коротко приказывает хозяйка, и какую-то долю секунды я сомневаюсь, обращается она ко мне или к своим собакам. Только когда она кивает в сторону стула, стоящего у стола, я догадываюсь, что она все же имела в виду меня.

Я присаживаюсь за стол, не спуская глаз с псов, которые кружат по комнате, обнюхивая пол.

— У вас прекрасный дом, — говорю я. — Вы много путешествовали?

— Да, мне довелось много работать медсестрой за рубежом, — уклончиво отвечает женщина.

— И где же? В Африке?

— В том числе. — Мэри поджимает губы, давая понять, что на подобные вопросы она отвечать не намерена. — Мне нужно поставить выпечку в духовку — погодите минутку.

Я наблюдаю за тем, как она проворно отправляет противень с аккуратными шариками вязковатого теста в печь, и пытаюсь придумать, что бы рассказать ей прежде, чем перейду к главному — к сумочке. Я бы очень хотела как-то разрядить обстановку, но хозяйка этого дома явно не стремится пойти мне навстречу.

— Любите печь? — интересуюсь я. Выпечка — прекрасная, ни к чему не обязывающая тема для разговора, это уж точно.

— Не очень, — сухо отвечает она, на корню зарубив мои попытки наладить разговор.

Она молча снимает фартук и моет руки в глубокой раковине, явно привезенной из Белфаста.

— Но сейчас я работаю в доме престарелых — с тех самых пор, как Тэтти умерла, — а большая часть его обитателей обожают пшеничные лепешки, так что я стараюсь печь их каждый раз, когда иду туда на ночное дежурство, — продолжает она, тщательно вытирая руки кухонным полотенцем, и усаживается напротив меня. Трое псов прекращают возню и ложатся у ее ног.

Я отмечаю про себя, что она не предлагает мне чаю. Мне придется нелегко. Женщина испытующе смотрит на меня, ожидая, что я начну свой рассказ. Действительно, самое время.

— Что ж, я начну? — улыбаюсь я ей.

Она с каменным лицом отвечает:

— Будьте так добры.

— Мы с бабушкой владеем антикварным магазином, и недавно я нашла в коробках со всяким хламом, купленным на распродаже, эту сумочку. Я думаю, она принадлежала Тэтти, — с этими словами я достаю из своего кожаного рюкзака «Шанель» и показываю ее своей новой знакомой.

Она ошеломленно смотрит на старинную вещицу:

— Так вы здесь из-за нее?

— Именно.

— Что ж, боюсь, я не могу вам помочь. У Тэтти было множество сумочек. Я совсем не уверена, что эта принадлежала ей.

— Вы никогда не видели ее с этой сумочкой? — упавшим голосом переспрашиваю я. Моя теория о том, что Тэтти никогда не расставалась с «Шанель», рушится на глазах. Я по-детски разочарована…

— Я точно ничего такого не припоминаю. Не забывайте, мы с ней почти все время проводили дома — так что у нее было не так уж много возможностей прогуляться куда-нибудь с сумочкой, даже если вещица и вправду ее. Где, вы говорите, вы ее нашли?

— Я купила ее на аукционе — она случайно попала в коробку со всякими безделушками.

Женщина качает головой и тяжело вздыхает:

— У меня до сих пор в голове не укладывается — все ее имущество пустили на ветер.

— Я слышала, все было распродано, — говорю я.

Мэри кивает и наклоняется почесать собачку за ухом.

— Мне это никогда не казалось правильным, но она сама так захотела. А кто станет спорить с последней волей умирающей…

— Она правда отдала все на благотворительность? — осторожно спрашиваю я, боясь, что эта тема ее слишком увлечет, но мне все же нужна хоть какая-то информация.

— Да. Она заранее уладила все эти вопросы с адвокатом. Который, к слову, редкий ублюдок.

Я с трудом подавляю смешок — то же самое об этом занудном Дермоте Брауне мне сказал и Хьюго.

Мэри гладит другого пса, и все трое прижимаются к ее полным ногам, едва заметно принюхиваясь.

— Долго вы у нее проработали? — спрашиваю я.

— Около десяти месяцев — до моего прихода она была очень независима, всю жизнь прожила одна, никогда не была замужем, детьми тоже не обзавелась. Тем не менее деньги у нее водились. Не забывайте, за услуги агентства тоже нужно было платить, — мрачно добавляет она. — Но, как по мне, это грабеж среди бела дня.

— Интересно, откуда же она брала деньги, — размышляю я вслух. Я об этом уже думала — меня ничуть не удивили слова о том, что Тэтти была состоятельной женщиной, ведь я знала, что она располагала определенным ценным имуществом и вполне могла позволить себе платить агентству за услуги компаньонки в последние месяцы своей жизни. Но откуда же у нее были все эти богатства? Загадка.

— Я никогда ее об этом не спрашивала, — несколько резко отвечает Мэри Мур. — Это ее дело, не мое.

— А ей никто больше не помогал? У нее совсем никого не было?

— Совсем никого. Она связалась с агентством после того, как упала. Тэтти лично устроила мне собеседование — до меня она успела встретиться с дюжиной других сиделок, я была последней в ее списке.

Что-то в ее истории разожгло во мне любопытство. Что же такого Тэтти увидела в Мэри Мур? Почему она выбрала именно эту женщину своей компаньонкой?

— Собеседование проходило у нее дома? — спрашиваю я, надеясь, что она опишет дом, где жила Тэтти, и я получу хоть какое-то представление о жизни той. Кажется, я задела Мэри за живое и она забыла об осторожности. Нужно отдать мне должное — эта женщина не из тех, кто запросто рассказывает такие личные истории.

— Да, я никогда не забуду тот день, — грустно смеется она. — Тэтти жила в прекрасном доме в георгианском стиле, в самом конце Меррион-сквер. Я таких прежде и не видела.

— Звучит впечатляюще, — я знаю, что дома в этом районе страшно дороги, на этой улице находятся преимущественно трехэтажные особняки.

— Да, дом действительно оставлял неизгладимое впечатление. Но он совершенно не подходил пожилой женщине, только идущей на поправку, — эти бесконечные лестницы, сами понимаете. И я ей так и сказала.

— Прямо на собеседовании? Смело!

Она заливается смехом и снова ласкает псов, лежащих у ее ног.

— Она примерно так же отреагировала — назвала меня крепким орешком. Господи, как же меня развеселили эти слова, особенно в ее устах! У Тэтти вообще было отличное чувство юмора.