Такой долгий и откровенный день - Елена Ронина Страница 28

– Думаю, да. Хотя, смотря когда. Если на этой неделе, то мы в Москве. А что за книжка-то?

– Понимаешь, Лен, тут дело какое. Дядька решил всю свою жизнь для потомков описать. Я пробежался глазами по рукописи и увидел там фамилию Бреннер. Как тебе это?

– Что вы хотите сказать? Ой, нет, подождите, Петр Петрович, я не поняла. То есть вы думаете, это может быть не простое совпадение? Ах, ну да, дядя же ваш живет в Чикаго? – сердце у меня неспокойно забилось.

– Лена, Лена, ты, главное, успокойся, может, и совпадение. А вдруг нет. Вот я тебя и спрашиваю, тебе книжка такая нужна? На презентацию пойдешь? Кстати, познакомишься с моей теткой.

– Конечно, пойду. Спрашиваете еще! Нет, ну неужели смогу что-то узнать? Расскажу прямо сейчас маме. Или нет, не буду ее волновать. Мало ли. Все-таки Бреннер – фамилия достаточно распространенная, да и Чикаго город большой.

Я вздохнула.

– А тетя ваша – Нора Ароновна, не ошибаюсь?

– Да нет, – Петр Петрович усмехнулся на другом конце провода, – надо же, такое имя запомнила!

– А я, знаете, с детства люблю необычные имена. Всех кукол называла Азалиями и Фильгебуенами. А Нора – имя вообще какое-то особенное, очень музыкальное.

– Представляешь, а тетка-то моя действительно пианистка. Московскую консерваторию закончила. Даже в конкурсах каких-то участвовала. Правда, без особых успехов. Думаю, вот там-то как раз имя и отчество – Нора Ароновна – сыграли свою роль.

Понятно, Петр намекал на тетину национальность. Что ж, очень даже могло быть и так. Ни для кого не секрет, евреям у нас в семидесятые годы было несладко.

С Петром мы познакомились на конференции «Евротравма» в Будапеште. Докторов было много, но мы как-то сразу взглядами выхватили друг друга из толпы. Он был с профессиональным фотоаппаратом и все время что-то снимал на свою огромную и очень красивую камеру.

Мне всегда интересно наблюдать за фотографами. Они смотрят на нас немного свысока. Мужчина с фотоаппаратом, тем более с таким мощным, выглядит совсем по-другому. Значительнее, что ли, внушительнее.

Петра, видимо, чем-то привлекло мое лицо.

– Можно у вас жену украсть ненадолго? – заговорщицки спросил он у моего мужа. У мужа это намерение возражений не вызвало.

– А у меня кто будет спрашивать? Может, я против? – возмутилась я такой мужской солидарности.

– Но ты ж не против! – Петр Петрович смотрел на меня своими огромными глазами, веселыми и грустными одновременно.

– Идти куда?

– Тут недалеко.

В павильоне, где проходила медицинская выставка, стояла старинная карета. Петр Петрович подвел меня к ней и быстро начал щелкать. Снимки получились фантастическими, а заодно было положено начало нашей дружбе.

Петр Петрович, мой муж и я, – мы много гуляли втроем по Будапешту, разговаривали. С профессиональной деятельности незаметно для себя перешли к рассказам о семьях, детях, родителях.

Оказалось, что родная тетка Петра Петровича вот уже двадцать семь лет живет в Америке.

– А как она туда попала?

– По еврейской линии.

– А вы что, еврей? У вас же фамилия совсем даже не еврейская – Морозов?

Петр Петрович внимательно на меня посмотрел.

– Так и у тебя не еврейская!

Да, действительно. Все время забываю, что евреи меня чуют. Правильнее сказать, чуют они мою еврейскую бабушку – Рахиль Моисеевну Бреннер.

А Морозов, значит, тоже к евреям отношение имеет. Вот уж никогда бы не подумала. Вернее, просто об этом не задумывалась. Значит, не зря мне сразу глаза его огромные, одновременно грустные и добрые, такими знакомыми показались. Да и ладно. Какая, в конце концов, разница: еврей – не еврей? Главное, мы приобрели с Сергеем хорошего друга, приятного собеседника.

И уже безо всякого стеснения мы принялись спокойно рассказывать про тетушек и дядюшек, вслух произнося их экзотические имена и гордые фамилии. Я рассказывала про свою бабусю Роню, про ее тетку – Тину, которая в далекие революционные годы бежала с мужем в Америку и, по слухам, обосновалась где-то в Чикаго.

– А искать пробовали?

– Да нет, как-то мама инициативы не выказывает, ну, и мы помалкиваем. Хотя интересно, конечно. А вдруг там наследство какое?!

– А вдруг долги?! – мой муж с его украинскими корнями, как всегда, в своем репертуаре!

Тогда и возникло в первый раз в разговоре имя Норы, которая тоже, кстати, жила в Чикаго. Совпадение? Мы радовались этому обстоятельству.

Имя Нора – совсем не еврейское, очень звучное и сразу мне очень понравилось. Все-таки было во мне чувство неловкости за все эти вычурные еврейские имена. Я никому и никогда не рассказывала, что родных братьев моей бабушки звали Исаак и Израиль, а саму бабушку – Рахиль. А уж то, что бабушкин второй муж, милейший старикан, вообще-то, оказался вовсе даже не Юрием Михайловичем, а Иудой Мойшевичем, повергло меня когда-то в полнейший шок. Ну как можно было своего ребенка назвать таким именем и обречь его тем самым всю жизнь терпеть подозрительные взгляды своих соотечественников!

Мы давно уже не живем в Стране Советов, но привычка оглядываться, привычка думать, что люди скажут, укоренилась во мне прочно.

– Лена, ты не в пионерском лагере, – часто возвращает меня к реальности моя подруга. Да, не в пионерском. Но ловлю себя на мысли, что никогда бы не назвала свою дочь Сарой, а сына Абрамом. Все-таки мне кажется, такое имя может предопределить судьбу. Так вот, с самого начала.

Когда у меня родился младший сын, мы тоже никак не могли сойтись во мнении. Придуманное мною имя – Павел – не устраивало мою семью, а я плакала и настаивала, и была уверена, что мой выбор – единственно правильный. Ну не зря же, когда врачи с трудом разбудили меня после наркоза, именно это имя я произнесла вслух. А в послеродовой палате уже лежала женщина с сыном Петей. Я сразу решила: Петр и Павел, это судьба. Мой муж этих судьбоносных знаков видеть упорно не хотел.

Как вскоре выяснилось, в своей трагедии я была не одинока. Позже, в детской поликлинике, я познакомилась с миловидной молодой мамочкой. Мы сидели рядом на стульчиках, ждали своей очереди, в руках держали одинаковые одеяльца, в которых мирно посапывали наши сыновья. Как выяснились, оба до сих пор безымянные. Девушка негодовала:

– Представляешь, они против. Все объединились против меня. «Не будем так называть ребенка», – и все тут! Нет, ну как тебе это нравится? Они, что ли, моего сына рожали? – моя соседка по очереди гневно смотрела в сторону свекра и мужа. Они отвечали ей натянутыми улыбками и смотрели так, как смотрят обычно на не очень здорового психически человека. Очень красивая длинноволосая и темноглазая девушка, понятно, еще не отошедшая полностью от родов, все говорила и говорила о том, что ее не понимают, не дают ей настоять на своем.