Употреблено - Дэвид Кроненберг Страница 28

Стоя у входа, перед раздвижной деревянной дверью, Наоми пыталась разглядеть что-нибудь сквозь вертикальные вставки из рифленого стекла, но напрасно. Справа над дверью под конусообразным кожухом из оцинкованной стали висел электросчетчик, который Наоми поначалу приняла за камеру видеонаблюдения. Стены дома были опутаны электропроводкой, проложенной как попало, проржавевшие скобы местами почти отвалились. Наоми поискала звонок или дверной колокольчик, не нашла и постучала в стеклянную панель, та задребезжала. В глубине комнаты зажегся жидкий, тусклый свет, кто-то повозился с замком, и дверь отворилась.

На пороге, пряча лицо в тени, стоял Аростеги – высокий, внушительный, косматый. Наоми удивилась: на видео он показался ей маленьким и изящным. Она даже подумала, что ошиблась адресом, что перед ней кто-то другой, но, внимательно осмотрев девушку с головы до ног, человек заговорил, и по голосу, по акценту Наоми узнала Аростеги.

– Вы с сумкой. Хорошо.

Наоми с беспокойством глянула на свой чемодан.

– Ах, это… Здесь у меня техника. Фотоаппарат, вспышки и все такое. Подумала, пригодится. Мы ведь говорили о съемке, о том, чтобы показать людям, как вы здесь живете…

Аростеги наклонился, взял чемодан за верхнюю ручку.

– Тяжелая у вас техника.

Согнув руку, он откатил чемодан в сторону, коленом открыл дверь пошире, чтобы пропустить Наоми в дом.

– Снимайте обувь и входите, – сказал Аростеги, словно она могла забыть об этой местной традиции, тем более что сам хозяин был в носках, а его темно-красные туфли стояли здесь же, в гэнкане [13], перед ступенью, за которой начиналось пространство дома.

Наоми сидела в приплюснутом кресле-мешке, то есть почти на полу, в маленькой, тоже словно приплюснутой гостиной. Аростеги принес ей зеленый чай. Свет в комнате был таким же тусклым, каким казался снаружи, из-за двери, и сумрак усиливал сковывавшую Наоми тревогу. Задние раздвижные двери, стеклянные, грязные, открывались во тьму. Теперь она разглядела Аростеги: осунувшийся, небритый, седая шевелюра с редкими темными прядями немыта, нечесана, одежда помята – вероятно, он в ней спал. Однако все это почему-то делало профессора еще привлекательней, и Наоми понимала: вот где причина ее беспокойства, а страх здесь ни при чем.

– Спасибо.

Она взяла чашку. Аростеги сидел напротив, на сложенном диванчике-футоне, и, обхватив свою чашку руками, будто греясь, тоже пил чай. От него вроде бы доносился какой-то аромат, вызывавший смутную ассоциацию с Японией и в общем приятный.

– Итак, у вас есть фотоаппарат. Это хорошо. И вы захотите снимать. Я и сам сделал фотографии. Весьма впечатляющие.

После этих слов Наоми поняла, что засевшее внутри беспокойство наконец переросло в испуг, а то и в настоящий страх. Она гнала от себя образ этого человека, который, благоухая ароматными миазмами, скрупулезно фотографирует частично съеденную голову жены. Может, Аростеги и запостил те фотографии? Тогда кто он – наглый убийца или извращенец?

Наоми поспешила заполнить затянувшуюся паузу, пробормотала, слегка запинаясь:

– Вы? Делали фотографии? А… документальные или художественные?

Аростеги нехорошо засмеялся. Долго вытряхивал из пачки, лежавшей рядом на диване, японскую сигарету, закурил, снова засмеялся, выдыхая в сторону Наоми облачка дыма.

– Теперь курю только японские. Хочу стать японцем. Никогда больше не заговорю по-французски. Никогда. Говорят, Толстой выучил древнегреческий очень быстро, как только всерьез им занялся. Я тоже быстро выучу японский. А до тех пор буду говорить только на английском и немецком. Философствовать, по крайней мере, лучше на немецком. Но, может, я сделаю так, что и японский станет важным языком для современной западной философии. Если хватит времени.

– Фотография говорит на языке, понятном всем. Поэтому вы ею занялись? – Наоми прощупывала почву.

– Мне кажется, вы видели мои работы, – сказал Аростеги. – И можете сами сказать, документальные они или художественные. Я думаю, и то и другое.

– Я видела ваши работы?

– В интернете. Знаменитые снимки моей жены. Я выкладывал их в Сеть с университетского компьютера, из Тодая. – Аростеги снова рассмеялся, коротко и сухо. – Об этом еще не известно.

– Вашей жены?

Наоми хотела, чтобы вопрос прозвучал глуповато – так и получилось, – сейчас она прикидывалась наивной американкой, которую легко поразить; занимаясь журналистикой, Наоми часто играла эту роль.

– До и после. В основном после. Вот эти-то последние всех и интересуют. Уверен, вы их видели. На arosteguyatrocity.com.

Аростеги поднялся, наклонился к Наоми, подлил чаю. Хотя ее чашка оставалась почти полной. Зачем он это сделал? Чтобы напугать, спровоцировать? Непроизвольно Наоми слегка отпрянула.

– Не хотите сделать парочку снимков? Сфотографировать меня в день нашего знакомства? Для истории. Вы сказали, у вас есть вспышки. Я не люблю яркий свет в доме. Не могу думать при ярком свете. Но вспышка, озарение нам не помешает.

Наоми разместила в комнате три беспроводные вспышки Speedlight, установила на свой “Никон D300” массивный черный SU-80 °Commander – блок управления, который приводил вспышки в действие посредством инфракрасного сигнала, передаваемого через “башмак” фотоаппарата, и принялась снимать Аростеги, а тот позировал – пил чай, курил и непринужденно разыгрывал потрепанного жизнью мудреца. Пока что Наоми использовала простую схему освещения, без всяких затей: одна вспышка, отражаясь от стены и узкой деревянной лестницы позади дивана, высвечивала фон; другая стояла справа наверху, на аудиоколонке – кажется, одной-единственной – и была направлена на лицо Аростеги; а третья располагалась точно слева, на стопке книг, и выравнивала свет. Диктофон Nagra ML – следующее поколение после Nagra SD Натана – Наоми поставила на боковой столик рядом с диваном и тоже включила. Ловкий доктор философии ухитрялся произносить слова точно между блицами, и ни разу Наоми не поймала его с полуоткрытым ртом или полузакрытыми глазами. Прямо как Эрве. Может, они друг у друга учились?

– Какой большой у вас фотоаппарат. Профессиональный. Этого, конечно, следовало ожидать. Я тоже снимаю на цифровой, только маленький, как говорится, ширпотребный. Мне хотелось бы обучиться у вас приемам профессиональной фотосъемки. Отчасти поэтому я настаиваю, чтобы вы жили здесь, пока делаете интервью. Тогда и мне будет польза.

Наоми ежеминутно отсматривала сделанные снимки на жидкокристаллическом дисплее “Никона” – “обезьянила”, как говорят с усмешкой профи и, конечно, все до единого без конца делают то же самое. Современные дисплеи идеально передают картинку – разрешение, цветá, – и ты видишь в точности, что получилось. Она не знала ни одного человека, которого ностальгия по пленочным фотоаппаратам действительно заставила бы снимать на пленку, разве только в качестве мазохистской ретроакции.