Краткая история смерти - Кевин Брокмейер Страница 28

Все трое стали жертвами общего недуга, насколько она могла судить, хотя Лори не в силах была представить, как далеко зашло бедствие.

Официант склонился над ней с графином воды, но она накрыла бокал рукой и сказала: «Спасибо, больше не надо». Женщина, сидевшая позади нее, жена или подружка одного из финансовых директоров, хлопнула ладонью по столу и коротко рассмеялась чьей-то шутке. Наблюдатель, в рубашке и галстуке, позволявших замешаться в толпу, согнулся пополам, словно рассматривая собственный ботинок, и вытер с ковра пролитое вино. Он украдкой сунул салфетку в карман, поправил галстук и выпрямился.

Героем прошлогоднего банкета был Линделл Тримбл, вице-президент отдела рекламы, который поднял количество продаж обыкновенной газировки на четверть в больших городах и на треть в провинции благодаря так называемой «кампании навязчивых граффити». Он нанял художников и попросил украшать рекламой «Кока-колы» тротуары, стены, столы для пикников, деревья и автобусы — любую поверхность, способную привлечь внимание. Среди рисунков были изображения мужчин и женщин, которые пили колу и говорили «ах!». Были натюрморты, где вместо подписи стояли буквы К. К. и логотип «Кока-колы». Были короткие фразы, выведенные черной краской, точь-в-точь девизы уличных банд: «А ну попробуй!» и «Кока не хуже рока!» Корпорации, разумеется, пришлось платить за очистку территорий, а время от времени еще и выкладывать небольшой штраф за нарушение общественного спокойствия, но начальство заранее внесло эти расходы в смету, и они оказались мизерными по сравнению с тем, сколько стоила бы законная реклама, размещенная в таком количестве общественных мест. Нескольких граффитчиков арестовали, а одного, в маленьком городке Райсон, в Небраске, избили полицейские — парня отвезли в больницу с вывихом коленной чашечки и двумя сломанными ребрами.

— Это было неудачное стечение обстоятельств. Занесем его в статью расходов, — сказал Линделл Тримбл, когда поднялся на возвышение, чтобы принять почетную табличку Сотрудника года. — Но что касается доходов, то кампания имела огромный успех в определенных местах — в Далласе, Майами, Детройте. Нашу рекламу рисовали даже люди, которым мы не платили! Подростки, которые просто решили, что это круто. Недовольная молодежь, и все такое.

Он отхлебнул красного вина:

— Я уверен, мои друзья из отдела пиара и рекламы присоединятся ко мне и подтвердят, что в наше время до подростков трудно достучаться. Очень трудно. Так что у нас выдался удачный год. Но это не значит, что можно расслабиться и почивать на лаврах. Наоборот. Стоит расслабиться — и энергия уходит, импульс теряется, а для такого бизнеса, как наш, остановка означает смерть. Умирают чаще всего на закате, нежели в любое другое время суток, это факт. Значит, нужно помешать солнцу закатиться. Вот чем мы занимаемся в «Кока-коле», вот за что мы изо всех сил боремся в пиар-отделе — чтобы солнце не садилось. Да будет вечный полдень. Спасибо.

Он дождался, пока овации затихнут, распавшись на отдельные хлопки, похожие на щелканье попкорна, молча поднял бокал и осушил его, запрокинув голову, одним глотком, прежде чем спустился с возвышения. Именно в эту минуту автоматическая охранная система озарила комнату пересекающимися лучами, которые скользили повсюду в поисках оружия и взрывчатки. Линделл Тимбл споткнулся и уронил бокал, когда свет ударил ему в глаза.

— Блин, — прошептал кто-то рядом с Лори — судя по всему, глава отдела безопасности. — А ведь я, кажется, велел выключить проклятые штуковины до конца вечеринки!

Линделл Тимбл совладал с собой, улыбнулся и сказал:

— Ну вот, попал под перекрестный огонь.

Лучше всего за вечер Лори запомнила короткий взрыв смеха, который послышался из дальнего угла и тут же затих, когда никто к нему не присоединился.

«Запись 75, 5 марта. Остались только двое. Митьярд и Вейш. Утром мы с П. помогли им похоронить Тернера за домом. Трудная работа. Углубились на два фута, потом завалили труп льдом. Прежде чем закончить, набросали сверху нечто вроде кургана. Мы не хотели, чтобы ветер все разметал. Я сказал, что лед здесь шельфовый. То есть под ним не земля, а океан. Вейш заметил: „Сейчас для меня нет особой разницы“. И он был прав. Лет через сто, когда ледники растают, на дне океана будет покоиться длинный ряд добела отмытых скелетов, и никто об этом даже не узнает. Или, если климат как-то исправится и лед никуда не денется, — восемнадцать замерзших трупов, во плоти и в одежде. Восемнадцать и более, нужно сказать. Опять-таки не все ли равно, если никто даже не будет об этом знать. Мы с П. на прошлой неделе провели не меньше двадцати часов, пытаясь связаться с „Кока-колой“ ну или хоть с кем-нибудь. Тщетно, тщетно, тщетно. Газеты перестали выходить. Радиосигналы уходят в никуда. Телефонные линии замолчали, или отвечают автоответчики. Все признаки указывают на то, что вирус охватил планету целиком. Никак не могу вспомнить слово. Не эпидемия, а… как ее там. Жаль, что нет словаря. Или энциклопедии. А еще лучше, если бы я был камерой, какой снимают автомобильные аварии сверху и сбоку. Как узнать, что происходит? Я потратил целый вечер, споря с Пакеттом о том, что делать дальше — оставаться, или уходить, или готовиться к воздействию вируса. До сих пор у нас не было никаких симптомов. Это ненадолго, сказал Пакетт, мы — мертвецы с той самой минуты, когда постучались в дверь станции. Я сказал: кто знает. Может быть, мы вообще не заразимся. Может быть, у нас иммунитет. Господи Боже, хоть у кого-то же должен быть иммунитет. Пакетт считает меня наивным. Митъярд и Вейш тоже. В одной из статей мы прочитали, что вирус распространяется как через прямой контакт, так и косвенно, если люди живут в одном и том же месте. Старое доброе „прикрой рот и не хватайся за дверную ручку“. Пандемия. Вот что это за слово. Пандемия. Кажется, на другой стороне острова Росса, на пингвиньем гнездовье, есть рация для экстренной связи. „Гнездовье находится на пригорке, — сказал Митъярд. — В том-то и плюс“. Он утверждает: есть небольшой шанс — но все-таки шанс, — что мы обретем там не только рацию. Может быть, еще один канал для связи. Почему бы не попытаться? Если ситуация ухудшится, у нас не будет выбора. Становится все холоднее. Зима и меркнущее солнце. Трещины и разломы вновь замерзают. Океан отступает. Я постоянно думаю о Шеннон и Кене и об остальных в Пенсильвании. Интересно, чем они заняты. Нет уж, я скажу правду. На самом деле я думаю — живы ли они. Мы с П. должны были вернуться уже давным-давно. Вернуться в хижину, я имею в виду, а не домой. Хотя, если на то пошло, вернуться домой мы тоже должны были уже давным-давно. Утром я попытался связаться по рации с Берд, на тот случай если она вдруг починила передатчик, но безуспешно. Наверное, она думает, что мы никогда не приедем».

Вскоре после обнаружения дневника Лори вновь принялась расхаживать, отсчитывая шаги, как она делала в хижине по ту сторону гор. Она подумала, что, возможно, пытается уйти от всего. Комнаты станции были расположены по кругу и снабжены дверями на смежных стенах, поэтому она ходила часами, не упираясь в тупик. Иногда счет доходил до тысяч и десятков тысяч — Лори переставляла ноги, повинуясь слепому, непреодолимому влечению, которое заставляет самоубийц делать шаг с крыши. Сначала она пересекала прихожую, потом кухню, столовую, спальню, гостиную, снова и снова, пока наконец невольно не останавливалась у кушетки или у постели и не падала на подушки, вытянув руки вперед, как ребенок, играющий в салочки.