Избранник - Хаим Поток Страница 28

— А теперь, Рувим, мы приближаемся к ответу на твой вопрос. Прости, что я так долго говорю.

— Пожалуйста, продолжай, аба.

«Так вот. Исраэль и его жена покинули Броды и поселились в Карпатских горах, в деревушке недалеко от Бродов. Они жили очень бедно, но очень счастливо. Исраэль зарабатывал на жизнь тем, что продавал известь, которую он добывал в горах. Карпатские горы изумительны. Исраэль выстроил маленький домик и проводил в нем много дней в одиночестве — молился, мечтал и пел, обращаясь к горам. Порою он проводил там в одиночестве целую неделю и возвращался к жене Ханне только на субботу. Она очень страдала от их ужасной бедности, но верила в мужа и была ему предана всей душой.

Именно там, в горах, Исраэль создал хасидизм, Рувим. Он провел там много лет, размышляя, предаваясь созерцанию, распевая свои странные песни, слушая голоса птиц, учась у крестьянских женщин, как лечить травами, расписывать амулеты, отгонять злых духов. Деревенские жители любили его, и скоро его слава святого человека распространилась по всей Польше. О нем стали складывать легенды. Ему еще не было сорока, и он уже был окружен легендами. Можешь себе представить, что это был за человек.

Его зять, раввин Авраам-Гершон, раскаялся наконец в своей жестокости и предложил Исраэлю и Ханне вернуться в Броды. Он приобрел для них трактир, но в действительности все хозяйство вела одна Ханна, а Исраэль бродил по лесам и полям вокруг Бродов, предаваясь раздумьям. Наконец он начал путешествовать и стал бааль-шемом. Он был добр, праведен и благочестив, и видно было, что он хочет помочь людям не за те деньги, которые ему платили, а из любви к ним. Так его стали звать Бааль-Шем-Тов — Милосердный или Добрый Владыка Имени. Он шел к людям и говорил с ними о Боге и о Его Торе простым, доступным им языком. Он учил, что назначение человека — наполнить святостью все стороны своей жизни: еду, питье, молитву, сон. Бог повсюду, говорил он, и если порой нам кажется, что Он скрылся от нас, то это лишь потому, что мы не умеем еще разглядеть Его как следует. Зло — это твердая скорлупа. Под ней — искра Божия, добро. Что надо сделать, чтобы проникнуть под эту скорлупу? Искренне и горячо молиться, быть счастливым и любить всех людей. Бааль-Шем-Тов — его последователи стали сокращать его имя просто до Бешт — верил, что нет столь греховного человека, который не мог бы очиститься любовью и пониманием. Еще он верил — и это навлекло на него гнев ученых раввинов, — что изучение Талмуда не имеет такого значения, что нет нужды устанавливать определенное время для молитвы, что Бога можно славить искренними словами, идущими из сердца, через радость, пение и танцы. Иными словами, Рувим, он противостоял всем формам механистической религии. В том, чему он учил, не было ничего нового. Все это можно найти в Библии, Талмуде и Каббале. Но он особо подчеркнул это и учил в такой момент, когда люди остро нуждались в таком учении. И поэтому люди слушали его и любили его. Множество знаменитых раввинов приезжали, чтобы осмеять его, и уезжали обращенными в его учение. После его смерти последователи основали собственные общины. К концу столетия около половины восточноевропейских евреев стали хасидами, так стали их называть, буквально — „благочестивые“. Так велика была потребность простых людей в новом пути к Богу.

В том же столетии родился еще один человек. Рабби Элияху Виленский, великий талмудист, известный также как Виленский Гаон (то есть гений), — и яростный противник хасидов. Но даже его возражения не могли сдержать рост хасидизма. Он процветал и сделался мощнейшим движением в еврейской жизни. И в течение долгого времени отношения между хасидами и митнагедами, противниками хасидизма, оставались очень напряженными. Например, если сын хасида женился на дочери митнагеда, оба отца могли прочесть по своим детям кадиш, то есть объявить их мертвыми и похороненными. Столь велико было ожесточение.

У хасидов были великие вожди — цадики, как они их называли, буквально — праведники. У каждой хасидской общины был свой цадик, к которому люди могли идти со своими горестями, чтобы получить от него совет. Члены общины слепо следовали за своим вождем. Хасиды верили, что цадик — это их прямая связь с Богом. Все, что он говорил и делал, считалось священным. Даже еда, к которой он прикасался, освящалась. Например, они могли сгребать крошки с его тарелки и поедать их, чтобы набраться святости. Поначалу цадики были столь же щедрыми и благородными душами, как сам Бешт. Но в следующем столетии движение стало вырождаться. Место цадика, как правило, наследственное, переходило от отца к сыну, даже если сын не выказывал выдающихся способностей лидера. Многие цадики жили как восточные деспоты. Были среди них и просто отъявленные плуты, жестоко эксплуатировавшие своих людей. Другие, напротив, были очень добросовестными людьми, а некоторые даже великими талмудистами. В таких хасидских общинах изучению Талмуда придавали такое же значение, как и до Бешта. Светская литература оказалась под запретом, и хасиды жили, замкнувшись от всего остального мира. Запрещено было все нееврейское и нехасидское. Их жизнь оказалась словно заморожена. Их нынешняя одежда, например, — того же фасона, что и много веков назад в Польше. И обычаи их и верования тоже остались такими же. Но не все хасидские общины одинаковы, Рувим. Хасиды России, Германии, Польши и Венгрии отличаются друг от друга. Немного, но отличаются. Существуют даже такие хасидские группы, в которых считается, что их вожди должны взять на себя страдания еврейского народа. Ты удивлен? Но это так. Они полагают, что страдания их окажутся невыносимы, если их вожди не поглотят их каким-то образом. Странное убеждение, но очень важное, судя по тому, какое значение они ему придают.

Рувим, рабби Сендерс — великий талмудист и великий цадик. Его уважают и за блеск, и за сострадание. Говорят, что, по его убеждению, душа так же важна, как и ум, если не важнее. Он унаследовал свое место от отца. После его смерти оно автоматически перейдет к Дэнни».

Отец прервался, взглянул на меня с улыбкой и спросил:

— Ты еще не уснул, Рувим?

— Нет, аба.

— Ты очень терпеливый ученик. Выпью-ка я, пожалуй, еще чаю. Что-то во рту пересохло.

Я взял его стакан и налил заварки. Потом добавил воды из чайника и вернул отцу. Он зажал кубик сахара между зубами и медленно потянул из стакана, так что чай проходил через сахар. Затем поставил стакана на стол.

— Чай — благословение Господне, — сказал он с улыбкой. — Особенно для учителей, которым всегда приходится давать длинные ответы на короткие вопросы.

Я улыбнулся ему в ответ и спокойно ждал, когда он продолжит.

— Я вижу, ты хочешь, чтобы я продолжал, — сказал он наконец. — Так вот. Теперь я расскажу тебе другую историю, тоже подлинную историю, об одном еврейском мальчике, который жил в Польше во второй половине восемнадцатого столетия. Пока я буду рассказывать, думай о сыне рабби Сендерса, и ты получишь ответ.

«Этот мальчик, Рувим, был просто самородком, настоящим гением. Его звали Соломон, а свою длинную польскую фамилию он сам изменил на Маймон. Совсем молодым человеком он понял, что Талмуд не удовлетворяет его жажды знаний. Его ум не давал ему покоя. Ему хотелось знать, что происходит в большом мире. Немецкий язык был в то время языком науки и культуры, и он решил самостоятельно научиться читать по-немецки. Но и выучив этот язык, он не мог успокоиться, потому что чтение светских книг было запрещено. Наконец в возрасте двадцати пяти лет он оставил жену и ребенка и после долгих злоключений прибыл в Берлин, где вошел в круг философов, читал Аристотеля, Маймонида, Спинозу, Лейбница, Юма и Канта, и начал сам писать философские труды. Всех просто поражала та легкость, с которой он усваивал сложнейшие философские понятия. Он обладал могучим интеллектом, но этот интеллект лишил его покоя. Он колесил из города в город, нигде не мог укорениться, никогда не находил удовлетворения и наконец умер в возрасте сорока семи лет в поместье милосердного христианина, подружившегося с ним [28].