Путь Мури - Илья Бояшов Страница 28

Птицы и рыбы уже хлопотали вокруг, разделывая тушу подобно опытным мясникам. Крачкам доставались щупальца. Акулам – все остальное.

– Бездельники! – прокричала одна из крачек.

Ее презрение было направлено на беззаботных гринд. Подергиваясь в воздухе, словно марионетка на нити, нервная птица прекрасно видела, как пилоты, не сбавляя бега, исчезают на горизонте.

– Никаких себе забот! – продолжала поносить труженица бесшабашных гуляк. Она не сдерживала презрения к этим морским цыганам и искренне негодовала на их бесполезное шатание.

– Хоть бы где-нибудь остановились! Болтаются без всякого занятия! – верещала другая крачка, не забывая при этом о поверженном кальмаре.

Птицы не были последними на этом обеде, который невольно устроил Дик для здешних обитателей. К месту побоища со всех сторон спешили новые едоки. Акулы, пошевеливая плавниками и отхватывая огромные куски, успевали при этом осаживать назад остальную мелочь. Та покорно становилась им в хвост, улучая минутку, когда эти монстры, заглотав очередную порцию, ненадолго отплывут в сторону. Впрочем, аппетит акул не знал пределов. Особо нахальные какое-то время плыли за самим кашалотом. Но по мере того как море, словно самая заботливая нянька, смывало остатки крови с его боков, акулы теряли интерес к победителю. Досадуя на собственную глупость, преследовательницы одна за другой возвращались к подругам.

– Благодарю тебя за ужин, приятель! – окликнул великана марлин, некоторое время кравшийся чуть в стороне. Только когда акулы убрались, насытившаяся остатками пиршества семиметровая меч-рыба позволила себе приветственный спич. Марлин был пожилым добродушным самцом. Судя по шрамам на рыле, он много чего повидал на своем веку.

Кашалот, не отвечая, продолжал движение. А крачки все никак не могли успокоиться. Какое-то время хлопотуньи летели за Диком, на что-то надеясь и продолжая при этом сердито поносить всех, по их мнению, болтающихся без толку в Мировом океане гринд и дельфинов.

– Не обращай внимания! – вновь подал голос марлин. – Они сами не знают, что треплют…

Кашалот без конца выпускал пар.

– Но каковы нахалки! – искренне возмущался марлин. – Ты обеспечил их пищей, по крайней мере, на сутки. А они еще имеют наглость критиковать. Увы, такова сущность всякой мелочи!

Дик скользил в волнах – дредноут, оснащенный хвостом и челюстью, против которых пасть самой кровожадной касатки (такую мелочь, как акулы, можно было попросту не принимать в расчет) была бесполезна. Всю его голову обхватили белые полосы – кровь окончательно перестала сочиться, виднелся жир, который вскоре должен был затянуться кожей.

– Эти дуры мечутся между своим гнездом и морем, – продолжала меч-рыба, ненадолго приспособляясь к размеренному ритму движения кашалота – нырок, появление белой спины, фонтан, удар хвостом, новый нырок. – Они всегда возвращаются! – пел марлин свою песнь. – Крачки неутомимы, однако могут позволить себе хотя бы ненадолго отдохнуть на берегу. А нам не замедлить хода. Скорость, скорость, бесконечная скорость – это ли не счастье для рыб и китов?

Белый кашалот продолжал нырять и возвращаться. В брызгах над ним то и дело повисала радуга.

– Я восхищаюсь тобой, приятель! – прежде чем исчезнуть, высказал свою благодарность марлин. – Когда вижу таких, как ты, одиночек или этих сумасшедших пилотов, хочется самому выжать из себя все, что возможно! А уж мы умеем поддать жару, сам знаешь… Прощай, да не завершится никогда твой бег!

Тут же завелся реактивный двигатель – мелькнуло острие меча. Мгновенным пожаром вспыхнула и погасла чешуя. Лишь сиротливые серебряные пузырьки остались на том месте, где этот гонщик только что, сам не зная того, пропел блестящую оду Лин Пэну.

А Дик погружался и всплывал, отплевывался паром и вновь погружался, и все так же размеренно свистело его дыхало.

А кот появился в Фридрихсгадене, а после – в Кемптене. Затем он пересек Мюнхен и нацелился на Берлин!

В пути Мури встретил еще одно родственное существо. Крошечный дух тоже был погорельцем – дуб под Люблянами, в котором он жил, испепелило молнией. Потеряв жилище, дух не стал тихо оплакивать свою участь и угасать в придорожной траве, а с немедленной быстротой принял решение разыскать в какой угодно стороне света новый дом. Он даже не мог и жизни себе помыслить без сухого и вместительного дупла, без горьковатого коньячного запаха дубовой коры, без листьев, играющих на солнце и ветерке, без дремотного сна на моховой подстилке. Предприятие, в которое пустился единомышленник, было почти безнадежно, ибо все дубы, тем более подобного возраста, заселены. Но дух верил, что на его пути от Дуная до амурской тайги обязательно найдется хотя бы одно незанятое дерево. Он достаточно долгое время провел рядом с котом, мельтеша спереди и сзади, но на этот раз не вызывая у Мури раздражения своим лихорадочным дерганьем.

– Мне нужно жилье где-нибудь на поляне или на пригорке! – твердил дух, упархивая вперед и возвращаясь, чтобы дождаться отстающего. – Уверяю тебя, это будет не первое попавшееся дерево! Дуб должен подходить мне по всем параметрам. Корни его должны быть влажны, а листья не сгорать и не вялиться летом от чрезмерного солнцепека, сердцевина обязана быть здоровой и гулкой, а дупло – сухим даже осенью, без малейшего намека на сырость… Я согласен лишь на такие условия! Ты слышишь меня, товарищ?

Мури, трусивший вдоль трассы, убегающей в Познань, согласно кивал. Он уже несколько дней мок под осенним дождем. Поток польских и немецких машин, чуть не сбивая его брызгами, неостановимо шуршал и гудел всего в нескольких метрах. На дорогу было не выбраться – приходилось скакать вдоль канав, в которых стеклились бутылочные осколки, опасные, словно мины, и то и дело перепрыгивать через пластиковые канистры и прочий сор. Однако по-прежнему кот поглощал милю за милей. Его усы воинственно торчали, глаза сияли, словно два изумруда.

Серб оказался прав. Сотни тысяч, если не миллионы различных существ одновременно находились в движении – бежали, шагали, передвигались и ползли рядом. На больших автобанах, пересекающих Польшу, подобная суета становилась особенно заметной. Даже проселочные дороги, колеи и тропинки не пустовали ни на секунду. Низкое дождливое небо над котом и духом постоянно шелестело от крыльев тех, кто держал там путь. Перелетных птиц отличала крайняя решимость. Их клинья со свистом разрезали воздух. Они подгоняли себя гоготаньем, клекотом и нетерпеливым кряканьем.

– Прощай! – наконец пискнул дух, направляя свой путь на восток, в то время как Мури не менее решительно держался севера.

– Прощай! – незамедлительно отвечал кот.

Где-то в полях под Варшавой ему попался настоящий философ.

Адольф – так звали пса – оказался истинным интеллектуалом. Он не стал сгонять обессилевшего Мури с настила под проржавевшим навесом для сена. Этот драный лохматый пес проявил поистине сократовское добродушие.

– Допустим, – сказал Адольф, располагаясь рядом и любезно заграждая от ветра своей дубленой шкурой продрогшего насквозь Мури, – совсем недалеко, вон за тем леском, есть деревушка, где я появился на свет! Там меня ожидает вполне благополучная семья, особенно одна девочка, которая во мне души не чает. Стоит мне только там появиться, теплая будка, похлебка и все такое обеспечены. Так что, если я сейчас встану, пересеку поле, перелесок, переберусь через два невысоких заборчика, моя судьба тотчас решится.