Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Воллам Мортон Страница 28

Мне казалось, я никогда раньше не видел ничего, столь ясно напоминающего самое примитивное представление об аде. Такого рода место ранний итальянский художник населил бы косматыми демонами с рогами и раздвоенными хвостами. Склоны холмов были усеяны миллионами известняковых обломков, но сама их поверхность оставалась голой и безжизненной, выдавая явно вулканическую природу гор. Некоторые холмы имели четкие очертания молодого вулкана, увенчанного конусовидной «шапкой», другие были изогнуты под странным углом, скручены и деформированы, словно их пожирал огонь: порода напоминала клинкерные кирпичи, из которых складывают печи.

Пока я смотрел на пугающую панораму Мертвого моря, ко мне приблизился полноватый улыбчивый араб, в руках он держал несколько пращей. Он подобрал гальку и, раскрутив пращу над головой, внезапно метнул камень в небо. Мы оба наблюдали за тем, как тот приземлился в долине, в доброй миле от нас. После этого араб указал на пращу, на меня и жестами показал, что предлагает купить ее. Как ни странно, но я действительно приобрел у него одну пращу! Ну, никогда не знаешь, как складываются обстоятельства. Обычно я так активно сопротивляюсь подобным уличным торговцам — вроде унылого вида восточных людей, что пытаются продать ковер в Каннах или Монте-Карло, но после покупки пращи на иерихонской дороге я признаю, что не обладаю абсолютным иммунитетом против этой напасти. По окончании сделки араб махнул рукой и произнес: «Вифания», я взглянул в направлении его жеста и заметил арабскую деревушку на склоне холма, полускрытую слева, за очередным поворотом.

Там была всего лишь горстка домов, по виду напоминавших руины, а также руины, похожие на дома. Как почти все арабские поселения, деревня выглядела так, словно в ней только что закончилась бомбардировка. На вершине холма виднелись останки массивной стены, как мне показалось, времен крестоносцев. Ее развалины поднимались в небо как гигантский старый зуб.

Араб, который оказался жителем Вифании, молча провел меня по узкой тропинке между случайными нагромождениями валунов. Мы подошли к дверце в стене, он повернул ключ в замке, оставил внутри пращи и отыскал огарок свечи, который зажег и подал мне, указывая вниз, в темноту, а затем пояснил по-английски: «Могила Лазаря».

Строение оказалось христианской церковью, причем когда-то оно было одной из величайших и древнейших святынь Палестины, потом его захватили мусульмане и превратили в мечеть, и в таком виде здание все еще высится над могилой. Вход в подземный грот в течение многих веков был запрещен для христиан, а старинный проход заблокирован. В XVII веке отец-настоятель миссии францисканцев в Святой Земле Анджело из Мессины сумел с помощью крупной взятки добиться открытия нового входа.

Мы спустились ступеней на двадцать в темную и душную пещеру. Огня свечи едва хватало, чтобы осветить крошечное преддверие и развалившийся христианский алтарь. Двумя ступенями ниже находилась маленькая погребальная камера, которая по традиции считается местом, где Христос воскресил Лазаря из мертвых. Любопытно, что современное арабское название Вифании — ал-Азарей, то есть производное от имени Лазарь, или Елеазар. Я вернулся на солнечный свет, избавился от проводника и, поднявшись в гору, присел в тени одной из многочисленных олив, растущих на склоне.

Нет ни малейших сомнений, что это и есть Вифания, хотя дом Марфы и Марии, как и дом Симона прокаженного, которые с радостью покажет вам местный проводник всего за несколько монет, вряд ли можно назвать аутентичными. Однако это скопление старых каменных строений, теперь населенных мусульманскими семьями, занимает то место, которое Иисусу было известно как Вифания — «дом фиников». Все, что можно сказать наверняка, так это, что где-то на холме стоял прежде дом Марфы и Марии, где жил и их брат Лазарь.

Полагаю, описание этих персонажей — Марфы и Марии — является одним из шедевров литературы. Здесь ни убавить, ни прибавить ни одного слова, картина предстает полной и завершенной, словно мы увидели ее через проем кухонной двери. Святому Луке хватило меньше сотни слов:

…здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой. У нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! Или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее [26].

Сидя на холме над Вифанией, я без труда мог представить эту сцену в воображении: дом, в котором пахнет готовящейся едой, потому что приближается праздник Кущей, накануне которого все и происходило, а это было хлопотливое время для еврейских женщин; обязательно требовалось устроить беседку или навес из зеленых листьев, центр проведения праздника, — именно там, во дворе, под сенью свежих ветвей, и сидел Иисус, а Мария расположилась у Его ног. Оба видели и слышали, как Марфа хлопотала над горшками и сковородами, а она могла видеть Иисуса и Марию, таких отстраненных и спокойных — в то время как сама она была столь занята. Как очевидна ее досада, ведь она обратила свои упреки не только к сестре, но и к Иисусу! «Или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить?» — она не смогла ограничиться обращением к сестре. В ее интонации слышен гнев. Если бы пара не была видна из кухни, вероятно, она бы не так сердилась. Она не заметила бы, как спокойна и безмятежна ее сестра, такая умная и сосредоточенная. Но Иисус и Мария сидели во дворе, в беседке, сплетенной из свежих ветвей, вокруг них царил мир и покой, а тень, падавшая на них, давала отдохновение, столь отличное от хлопот Марфы, так что у нее, естественно, возникла жалость к себе и ощущение несправедливости. Когда Марфа стоит перед Иисусом, мы видим столь узнаваемый образ, бессмертный и интернациональный. На каждом языке, который только звучит под солнцем, в любом веке, Марфа с негодованием вступает в спор, восклицая: «Вы сидите тут и ничего не делаете, тогда как я руки стерла в работе!»

И ответ, который она получает от сидящих в беседке, достаточно резок, чтобы вызвать у нее слезы: Иисус обращается к ней, дважды повторяя имя, и тем усиливая смысл сказанного. «Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Какая здесь сила мысли! Мы можем интерпретировать эти слова так: «Марфа, Марфа, ты занимаешься изготовлением множества блюд, а достаточно одного-единственного. Мария избрала наилучшую трапезу, которую никто у нее не отнимет».

А как поразительно дополняет эту картину апостол Иоанн, вводя в описание персонажей маленькие детали! Когда Иисус приходит из Иерихона, чтобы воскресить Лазаря, именно энергичная и практичная Марфа, «услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома» [27]. Это очень точная и жизненная характеристика. Мистическая Мария по-прежнему оплакивает брата, а практичная Марфа утерла слезы. Она обращается к Иисусу в типичной для нее грубоватой манере: «Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой». Но затем, раскрывая глубины своей души, она продолжат: «Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». И так глубока была вера Марфы, что Иисус нашел для нее слова утешения и надежды, которые слышит каждый человек — будь то мужчина или женщина, — когда стоит перед отверстой могилой: