Чудеса специальным рейсом - Марианна Гончарова Страница 28

– Плюю-у-у-й!!!! – орет гуцул Иван.

– М-м-м-м! – мычу я.

– З-з-з-з… – прощально поет пчела.

– Йой-йой, божечко! – всхлипывает и крестится Галя.

– О, соле ми-и-и-ио! – голосом Соткилавы пылко заливается мой мобильный телефон.

Когда поет Соткилава, ой, когда поет Соткилава… О-о-о-о… Ах, знаете, когда поет великий Соткилава… Ну вот, опять отвлеклась. Когда поет Соткилава, значит, мне звонят абоненты, отмеченные в моем телефонном справочнике как VIP.

Звонит Володарский, приехал из Киева с семьей в Черновцы.

– Ы-ы! – здороваюсь я, корчась от боли в языке под неустанную виртуозную брань Ивана, который бегает кругами, преследуя выплюнутую пчелу, которая почему-то передумала помирать…

– Это я, Володарский, – радостно кричит Володарский. – Мы приехали! Мы уже в Черновцах. Ты где?

– Ы-ы-ы… – тыкаю я параллельно Ивану на его прилавок с медом, где расположилась наша с ним пчела… Она гневно жужжит и, судя по ее энергичному поведению, собирает пчелиное ополчение. Наверное, она у них в улье полевой командир, эта пчела. Знаете, как это сейчас модно, чтобы везде и у всех были полевые командиры…

– Пьяная… В стельку пьяная, – кому-то в сторону негромко сообщил Володарский…

– Ктэ?! Я-а-а п’эная?! – возмутилась я…

– А кто, я?! – спросил Володарский. – Я, между прочим, тут с женой. Тоже Володарской. И Володарской-дочкой. Приличные девочки. С тобой хотел их познакомить, а ты пьяная…

– Я нэ пыу-у-у!!! – снова возмутилась я.

– Да-а, не пьешь… – завистливо и склочно протянул Володарский. – А лыка не вяжешь…

Иван к этому времени уже немного успокоился, и я умоляюще протянула ему трубку, отмахиваясь от налетевших пчелиных бригад.

– Панэ! – пытаясь перекричать мой визг, дурным голосом заорал в трубку Иван. – Панэ! Та Йийи… (тут чисто декоративное выражение) той… (тут, простите, опять) бджола… (снова «бииип») здоймэла…

Из всего сказанного Иваном Володарский понял только хорошо темперированный русский мат и слово «бджола».

– А! Так она на какой-то пасеке квасит, – опять кому-то в сторону наябедничал Володарский. – И пасечник там – ой-йо-о-ой! Тоже теплый уже…

– Панэ, вы до мэнэ розмовляетэ чи не? – Иван абсолютно не понимал Володарского, Володарский – Ивана… – Чуетэ? Вашу пани бджола вкусэла…

– А-а-а-а! – обрадовался Володарский. – Пчела ее укусила? Ага, – и вкрадчиво поинтересовался: – А куда?

– В цэй, в цэй…

– Да-да? Ну-ну?!

Иван застеснялся, а я забеспокоилась, что сейчас Володарский решит, что пчела нашла особенное место укусить.

– В цю… В цю… – Володарские прямо затаили дыхание у своего телефона… – От бисов телефон! Панэ! Вкусыла так, шо йисты и розмовляты вона нэ може, – закончил разговор Иван.

– А-а-а, – разочарованно протянул Володарский. – И всего-то?

– Э?! – возмутилась я. – Э-е-о?!

Ну, думаю, скажи спасибо, что ты далеко. А то у меня у самой жало. Правда, Галя протянула зеркало, а маникюрный несессер у меня был в сумке, и жало я вытащила пинцетом. Но яду на Володарского у меня в языке еще осталось!

– Ну давай, приходи в себя, – миролюбиво попрощался Володарский, – а мы пока… того… позавтракаем… А потом приедем к вам, на полонину.

Я обиженно вздохнула. Позавтракать для меня в моем положении было недостижимой мечтой… Кончик языка, куда укусила пчела, уже не помещался во рту. Иванко сказал, что все пройдет и ничего страшного, раз жало вытащили быстро, ну не поговоришь часок-другой… Это мне он такое сказал – не поговоришь часок-другой… Мне!

Сначала я решила всласть поплакать и только потом уже преставиться. Почить на миру… Условия, тем более, были лучше не придумаешь – трембиты наяривают, люди разодетые, кони фыркают, гривами трясут… Солнышко, весна… Ы-ы-ы…

И жизнь, как это обычно бывает в таких случаях, понеслась у меня перед глазами. Вот я родилась. В солнечный воскресный весенний денек я появилась на свет в центре города Черновцы в доме с фресками, которым уже тогда было больше ста лет. А кстати, эти фрески сегодня все такие же красочные и яркие, как и в день моего рождения, а посмотрите на меня… Ой, надо же серьезно. Может, это последние мысли в моей жизни, а я опять отвлекаюсь. И вот, я родилась, и остро встал вопрос моего имени. Мама хотела назвать меня Марией. А папа хотел… мальчика. Но потом пообещал смириться с появлением меня, если меня нарекут Анной. В честь одной толстой девочки, с которой мой папа ходил в детский садик.

– Нет, – сказала мама, – еще чего… Может, вообще, ее Проня Прокоповна назвать?! Или Солоха?!

А папа приуныл. Тогда мама велела выйти ему на улицу в шесть утра и спросить имя, как в сказке, у первого встречного. Первый встречный на вежливую папину просьбу назвать любое женское имя брякнул такое, что тут и пошла бы моя жизнь наперекосяк в первые же дни. И хотя родители пришли к консенсусу и соединили два желаемых имени вместе, думаю, именно это утреннее событие сыграло свою роль в моей судьбе. То есть эта роковая пчела именно тогда и была кем-то запланирована… Ы-ы-ы…

А вот детский сад, школа, меня принимают в комсомол и спрашивают, когда день рождения Суслова. А я даже не знаю, кто это.

– А кто это? – спрашиваю.

И Тайка Иванова возмущенно:

– Как?! Суслов?! Ты вообще, Гончарова?! Теоретик и апологет вот-вот наступающего коммунизма, наступающего уже в этом или следующем году, наступающего практически нам на пятки коммунизма. Вот кто такой Суслов! Стыдно, Гончарова! Так когда его день рождения?! – спрашивает Тайка сурово.

И я со свойственной мне реакцией – сначала быстро вякнуть, а потом обдумать уже высказанную мысль – отвечаю:

– Не знаю. Суслов меня на день рождения не приглашал.

И в ГДР на музыкальный фестиваль меня не пустили. И ругали на школьной линейке, чтоб я – волосы покороче, а юбку подлиннее. И в музучилище я не поступала, потому что не была комсомолкой, боялась, что меня не примут. И вот, пожалуйста, – пчела меня цапнула… Ы-ы-ы…

А еще промелькнул фрагмент совсем недавнего интервью. Марина, тележурналистка, такая хорошенькая, умненькая, подтянутая, так слова произносит – четко, раздельно, легко… Не то что я сейчас…

– А чему бы ты еще хотела научиться в этой жизни? – Марина спрашивает.

А я – нет чтобы сказать, что надо мне, Марина, наконец научиться не отвлекаться, Марина, не развешивать уши, Марина, быть настороже, когда жуешь! пчелиные! соты!.. Если бы я произнесла это громко, может быть, ангелы мои наверху, которые случайно в это время смотрели телевизор, отметили бы у себя в блокнотике проследить за этой дурой, когда она будет жевать пчелиные соты, и вычеркнуть это событие из протокола намерений, написанного кем-то еще в первые дни ее жизни… Нет, зачем? Застрекотала как сорока, что и пожарным хочу, главным по брандспойтам. И ассистентом дирижера, чтоб носить за ним ноты, а когда у него грипп или понос, дирижировать самой изредка… И еще столько всего: бить ирландский степ, готовить гаспаччо, освоить тунисское вязание, рисовать по стеклу, вырезать оригами, классно фотографировать, путешествовать на воздушном шаре. И еще в мечтах моих была комплексная программа государственной важности по защите прав животных, в список которых, кстати, входила и пчела, хорошо погулявшая у меня во рту.