Тайная слава - Артур Мейчен Страница 28

Простившись с ним, я сел на трамвай и отправился в район, где произошло несчастье, — нечто вроде промышленной окраины в пяти милях от центра города. Когда я начал расспрашивать о местонахождении завода, мне ответили, что ходить туда негоже и что я все равно там никого не застану. И все-таки я нашел этот завод — сырой, мрачный, окруженный высокими стенами барак с примыкающими к нему хозяйственными постройками. Ворота оказались запертыми. Я начал искать следы разрушения, но безрезультатно. А когда я обнаружил, что крыша вовсе не была повреждена, меня снова озадачила чрезвычайно странная природа этого происшествия. Взрыв оказался достаточно сильным, чтобы убить находившихся в здании рабочих, но на самом строении не было видно никаких следов пробоин или трещин.

Из ворот вышел какой-то человек и принялся запирать их за собой. Я подступил к нему с расспросами пли, лучше сказать, раскрыл рот, чтобы произнести фразу типа: "Говорят, у вас тут творятся какие-то страсти?". Одним словом, я попытался завязать разговор, но мне тут же пришлось замолчать. Человек спросил меня, заметил ли я прохаживающегося неподалеку полисмена. Я ответил, что видел и что в ответ на обращенный к нему вопрос тот предоставил мне выбор — либо прекратить совать нос в чужие дела, либо предстать перед следствием в качестве подозреваемого в шпионаже.

— Вот видите, вам лучше всего смыться отсюда, пока не поздно.

Таков был последний и весьма настоятельный совет, который я получил в этом городе.

Я, конечно же, последовал ему.

Что ж, я в буквальном смысле слова уперся лбом в кирпичную стену. Взвесив все известные мне факты, я пришел к выводу, что давешний плавильщик, а может быть, и его осведомитель, живописуя происшедшее, невольно исказили его суть. Плавильщик сказал, что лица погибших были "словно размозжены вдрызг", но эта фраза могла быть бессознательным искажением слов "напрочь разъедены". Последнее выражение вполне могло означать результат воздействия особо едких кислот, а, будучи немного знаком со способами производства взрывчатых веществ, я знал, что там нередко применяются такие кислоты, которые на определенном этапе их смешения могут вызвать взрыв с ужасными последствиями.

День или два спустя мне на ум пришел несчастный случай с Уэстерн-Рейнольдсом. В какое-то краткое мгновение, которому нет аналога в нашей пространственно-временной системе, в моем мозгу сверкнула мысль о возможности прямой связи между этими двумя трагедиями. Но нет, это просто невозможно! Я отбросил прочь эту совершенно дикую мысль, но все же, сколь бы безумной она ни казалась, она уже никогда не покидала меня. То был таинственный огонек, что вел меня сквозь мрачную чащу загадок и в конце концов вывел к свету истины.

Насколько я помню, все это происходило примерно в то же самое время, когда некий округ (да что там округ — целое графство!) послужил ареной для череды исключительно жутких происшествий, которые казались тем ужасней, что продолжались достаточно долго для того, чтобы приобрести оттенок необъяснимой таинственности. Я очень сомневаюсь, что истинная подоплека этих событий открылась тем, кто имел к ним непосредственное отношение, — прежде чем местные жители успели связать воедино звенья всего происшедшего, министерство обороны выпустило свой злонамеренный циркуляр, и с того времени уже никто не мог отличить действительные и несомненные факты от совершенно диких и несуразных выдумок.

Район, о котором идет речь, расположен на дальнем западе Уэльса. Назовем его ради удобства Мэйрион. Здесь, на морском побережье, раскинулся городок, пользующийся широкой известностью среди отдыхающих, которые в летнюю нору съезжаются сюда на пять или шесть месяцев. Кроме того, по округе разбросаны еще три пли четыре небольших поселения, переживающих период медленного упадка, поседевших от старости и забвения. Их вид неизменно напоминает мне описание городов, расположенных на западе Ирландии, что мне довелось однажды повстречать в какой-то книге. Между неровно уложенными плитами тротуара проросла трава, вывески над витринами лавок покосились, уронив на землю добрую половину букв; на каждом шагу здесь можно увидеть завалившийся набок, а то и вовсе разрушившийся по хозяйскому недосмотру домик; между рухнувшими со стен камнями пробивается дикорастущая зелень, а на всех улицах царствует безмолвие. Впрочем, следует заметить, что места эти и раньше не знали процветания. Кельты никогда не были особо искусными строителями, и, насколько мне известно, такие города как Тоуи, Мертир-Тэгвет или Мэйрос во все времена отличались скоплениями жалких, скверно выстроенных, худо ухоженных и убогих домишек.

Да и сами городишки далеко отстоят друг от друга в этой Богом забытой северной стороне, отделенной от южной части острова грядой труднопроходимых гор. Лишь один из них расположен в относительной близости от железнодорожной станции, другие же весьма ненадежно и путано связаны между собой одноколейками, обслуживаемыми редкими поездами, которые, болтаясь и пошатываясь из стороны в сторону в своем неспешном движении, ползут по узким горным ущельям, но чаще всего по полчаса и более простаивают возле брошенных посреди безлюдных топей бараков, называемых здесь станциями. Несколько лет тому назад я путешествовал в компании знакомого ирландца по одной из таких странных линий. Глянув направо, он увидел болото, заполоненное из-желта-синей травой и стоячими лужами, повернувшись налево — уперся взглядом в склон горы, огражденный серыми каменными стенами.

— Мне так и кажется, — сказал он, — что я все еще нахожусь посреди диких пустошей Ирландии.

Таким образом, декорациями для жуткой драмы послужи;] глухой, отрезанный от мира, малонаселенный кран пустынных холмов и таинственных долин. Я помню белые крестьянские домишки на побережье, отделенные друг от друга двумя часами ходьбы по жесткой каменистой дороге, — из окон такого дома, как ни крутись, ни за что не увидишь какое-либо другое жилье. Продвигаясь в глубь страны, можно встретить фермы, окруженные густыми ясеневыми рощами, посаженными еще в незапамятные времена для защиты крыш от резких ветров с гор и штормовых порывов с моря. Эти места живут скрытой от всего остального мира жизнью, и обнаружить их можно разве что по дыму из печных труб, скупо просачивающемуся сквозь окружающую дом густую листву. Обитателю Лондона нужно воочию увидеть эти дома, чтобы поверить в их существование, но даже и тогда ему вряд ли удастся прочувствовать всю щемящую сердце унылость их уединения.

Таков, в главных чертах, Мэйрион. Вот на эту-то пустынную землю ранним летом прошлого года обрушился ужас — ужас, не имеющий ни формы, ни очертаний, ужас, какого прежде никогда не знавал ни один смертный.

Начало ужасу положила история с маленьким ребенком, вышедшем среди бела дня на ведущую к дому тропу нарвать цветов и никогда уже не вернувшемуся в дом на холме.

Смерть в деревушке

Потерявшийся ребенок вышел из дома, стоящего особняком на крутом склоне холма, называемого Аллт, что означает "высота". Местность вокруг него дика и камениста — заросшая дроком и папоротником-орляком пустошь переходит в болотистую низину с извилистой полоской тростника и камыша, обрамляющего русло ручья, текущего из какого-то таинственного источника к зарослям густого и спутанного мелколесья — передовым заставам леса. По этой неухоженной и бугристой земле стелется узенькая тропинка. Она постепенно опускается на самое дно долины и там превращается в дорогу. Затем местность снопа идет вверх и в конце концов упирается в скалистый обрыв, возвышающийся над морем на расстоянии четверти мили от дома. Девочка по имени Гертруда Морган спросила у матери разрешения спуститься на дорогу и нарвать там "лиловых цветочков" — то были полевые орхидеи, — и мать согласилась, при этом предупредив дочку, чтобы та непременно вернулась к чаю, для которого уже был испечен яблочный пирог.