Марта Квест - Дорис Лессинг Страница 28

Марта все еще ждала чего-то. По обыкновению, два чувства боролись в ней: торжество — поскольку раздражение отца явно указывало на то, что она в самом деле «выглядит чересчур даже мило», и страх — поскольку теперь она была предоставлена на растерзание матери. И миссис Квест тотчас подошла к ней и начала:

— Вот что, Мэтти. Твой отец отлично разбирается в том, что можно и чего нельзя. Ты, право же, не можешь идти в этом платье, и…

Послышался звук подъезжающего автомобиля, и Марта сказала:

— Ну, я пошла.

Бросив на своих родителей последний взгляд, в котором были и обида и мольба, она направилась к двери, старательно подбирая юбку. Ей хотелось плакать, но она с возмущением поборола в себе эту слабость. Ведь в эту минуту, когда она стояла перед ними, она стояла не просто как Марта Квест, а словно некое видение, над которым не властно время, — Марта чувствовала, что и мать и отец навсегда сохранят в памяти (подобно тому, как мать лелеет в душе образ самой себя в подвенечном платье и вуали) образ девушки в белом платье, ожидающей их одобрения, — в эту минуту они должны были бы простить ей все, поцеловать ее, сказать несколько слов одобрения и отпустить. Однако ничего этого Марта не могла бы ни выразить словами, ни хотя бы отчетливо осознать. Она понимала лишь, что должна добиться свободы — тогда она будет уже не прежней Мартой, а существом, плывущим в извечном потоке жизни и выполняющим старую как мир роль, а для этого она должна расстаться со своими родителями, ибо они погубят ее жизнь; итак, она вышла из дому и, чувствуя, как грязь расступается под ее легкими туфельками, направилась по дорожке навстречу человеку, который поджидал ее, выделяясь темным силуэтом на фоне звездного, словно омытого дождем неба, служившего как бы сверкающим фоном для ее праздничного настроения.

Хотя Марта знала Билли ван Ренсберга с детских лет и всего каких-нибудь полчаса назад испытывала к нему с трудом подавляемое раздражение, точно он назойливое препятствие, мимо которого ей поневоле придется пройти, внезапно она поняла, что волнуется до потери сознания. Дело в том, что она внушила себе, будто этот человек, лицо которого она отлично видела при ярком свете звезд, вовсе не Билли, а какой-то родственник ван Ренсбергов — он ведь так похож на них.

Придя немного в себя, Марта обнаружила, что сидит на заднем сиденье машины у него на коленях; кроме нее в машине еще пять человек, и так тесно, что не поймешь, кто где сидит и чьи это руки и ноги. С переднего сиденья до нее долетел приглушенный голос Марни:

— Мэтти, познакомься… Ах, Джорджи, да подожди ты, мне же надо всех перезнакомить, да подожди же, говорю… Ну, знаешь что, Мэтти, тебе придется самой выяснять, кого как зовут. — Она умолкла и захихикала.

Пока машина, разбрызгивая грязь, скользила по дороге, а потом, переваливаясь и скрипя тормозами, пробиралась по маисовым полям, Марта полулежала, не шевелясь, на коленях у чужого мужчины, от всей души желая, чтоб ее сердце, на которое он очень скоро положил руку, перестало биться. Он крепко держал ее в объятиях, согревая теплом той чудесной интимности, какая обычно наступает после долгих дней ожидания. Тем временем их спутники запели: «Эх, лошадка, держи хвост по ветру, держи хвост по ветру, держи хвост по ветру». Марту задело, что ее спутник тотчас подхватил припев, точно эта близость, которая казалась ей таким блаженством, была для него самым обычным делом. Марта тоже запела — по-видимому, так надо — и вдруг услышала, что ее дрожащий голос фальшивит.

— Мэтти шокирована! — тотчас с удовольствием воскликнула Марни.

— Ничего подобного, Мэтти отлично себя чувствует, — сказал незнакомец, крепче прижимая ее к себе, и рассмеялся. Но смех был не совсем уверенный, и обнимал он ее осторожно, сжимая не больше и не меньше, чем полагается; и Марта постепенно поняла, что, хотя такая близость между молодыми людьми могла бы шокировать мать Марни или, во всяком случае, ее мать, все здесь подчинялись определенным, раз навсегда установленным правилам, одним из которых, в частности, было то, что девушки должны непременно визжать и возмущаться. Но она была в таком приподнятом настроении, когда пение и визг кажутся пошлыми, — она могла лишь молчать, чувствуя у своей щеки щеку незнакомца и глядя на то, как проносятся мимо мягкие очертания освещенных луною деревьев. Остальные же продолжали петь, время от времени окликая друг друга: «Джорджи, что ты там делаешь с Марни?» или: «Мэгги, не позволяй Дэрку так наваливаться!»; когда наконец внимание общества обратилось на Марту и ее партнера, она вдруг услышала, как он ответил за нее:

— О, Мэтти отлично себя чувствует, оставьте ее в покое.

Она не могла вымолвить ни слова: ей казалось, что машина уносит ее от всего реального к каким-то неведомым переживаниям, и, когда огни ее дома исчезли за деревьями, она стала всматриваться в ночь, ища во тьме огни дома ван Ренсбергов, словно это был маяк на чужой земле.

Теперь под низким тентом машины царил настоящий бедлам — все пели, кричали, а этим двум казалось, что их окружает тишина, и молодой человек шептал на ухо Марте: «Почему вы не взглянули на меня тогда, почему?» И с каждым «почему» он все нежнее и крепче прижимал ее к себе, словно молчаливо объяснялся с нею при помощи этого изобретенного им кода, — ласки его стали более смелыми, дыхание участилось. Но Марте его вопрос был приятен, она ждала, что он спросит ее об этом, — разве ее не влекло к нему, так же как его — к ней? Яркий луч света скользнул внутрь машины, молодой человек поспешно выпустил ее из объятий, и все чинно сели. Перед ними был дом ван Ренсбергов, казавшийся сказочным видением благодаря цепочке разноцветных огней, протянутой вдоль веранды, и деревьям, озаренным луной. Молодежь вылезла из машины, и девять пар глаз обследовали Марту с головы до ног. Оказалось, что она — единственная девушка в вечернем платье. Марни, с трудом выговаривая слова от изумления, быстро залопотала:

— До чего же ты здорово выглядишь, Мэтти! Можно будет снять фасон?

Она взяла Марту под руку и, забыв про молодого человека, с которым ехала в машине, направилась с ней к дому. А Марта невольно оглянулась: как он принял то, что казалось ей изменой, — сама она была взволнована, и у нее кружилась голова. Но Джордж уже обвил рукой талию другой девушки и пошел вместе с ней к веранде. Тогда Марта поискала глазами своего партнера: она считала, что уж он-то, конечно, должен подойти и забрать ее у Марни, но молодой человек в узком, неудобном костюме из толстой материи, которую она так хорошо знала теперь на ощупь, такой до странности знакомый и в то же время чужой, стоял спиной к ней, склонившись над открытым двигателем машины, и что-то отвертывал там гаечным ключом.

Итак, Марта поднялась вместе с Марни на широкую веранду, откуда все было убрано, чтобы освободить место для танцев. Там собралось уже человек двенадцать гостей. Марта не раз встречала их на станции и знала всех в лицо; она улыбнулась, как бы говоря, что они не стали друзьями по чистой случайности.

Марни провела ее через веранду в комнату, где сидел мистер ван Ренсберг без пиджака и читал газету при свете керосиновой лампы. Он кивнул, потом поднял голову и удивленно уставился на Марту. Марта смутилась: ее платье было слишком вычурным для такой вечеринки, и только восторженные возгласы и восхищение Марни удерживали ее от того, чтобы совсем не пасть духом.