Женский хор - Мартин Винклер Страница 28

Это улица мишурного блеска. Или, вернее, улицы. Район этот больше по площади, чем Лудильный ряд. И более прибыльный. Ничто так хорошо не продается и не покупается, как грех. Если не считать Холм, Веселый уголок – наиболее процветающая, безопасная, чистая и аккуратная часть города. Некоторые очень неприятные люди следят за тем, чтобы поддерживать здесь порядок

Веселый уголок целиком прямо или косвенно принадлежит империи Чодо Контагью.

Дансинг Рислинга – место, где только танцуют, разговаривают с одинокими парнями и ненавязчиво подбивают их покупать выпивку. Может быть, некоторые и назначают свидания, но помещение не оборудовано для такого рода занятий. Это самый обшарпанный подвал в округе. Откровенно говоря, я не понимаю, как Гулляр держится на плаву, ведь его соседи предлагают гораздо больший выбор услуг.

Когда я вошел, помещение не содрогалось от плясок, впрочем, в полдень это неудивительно. За столиком сидели два грустного вида матроса и беседовали с грустного вида девушкой, которая потягивала подкрашенную водичку и не особенно притворялась, что ее интересует беседа с матросами. Трясущийся гнусный тип мыл шваброй пол вокруг остальных столиков. Стулья лежали на столах вверх ножками. На танцплощадке не было ни души, хотя еще пара девиц шаталась около эстрады, где время от времени просыпались три потасканных старых музыканта. Обе девицы взглянули на меня, прикидывая, стоило ли ради меня столько времени стоять на ногах. Одна из них (вид у нее был такой, будто она вот-вот покроется прыщами переходного возраста) стала лениво набивать трубку.

За прилавком стоял, должно быть, самый старый гном во Вселенной. Он был при полном параде, даже в остроконечной шапочке с фазаньим пером. Его бородой можно было подметать пол.

– Что будете пить, шеф?

Он вытер стоику передо мной той же тряпкой, которой вытирал кружки.

– Пиво.

– Пол-литра?

– Да.

– Светлое? Темное?

– Светлое.

– Лагер? Пильзенское?..

– Просто налейте что-нибудь. Вейдерское, если оно у вас есть.

Я решил, что должен хранить коммерческую верность старику Вейдеру, тем более что он позволяет мне так долго тянуть на предварительном гонораре.

– Спешим. Всегда спешим. – Он нацедил мне пол-литра. – На улице очень сыро? О черт! Разговорчивый попался бармен.

– Очень. Гулляр здесь?

– А кто спрашивает? Он вдруг насторожился.

– Фамилия Гаррет. Я вроде бы на него работаю.

– Да? – Он обдумывал мои слова и вытирал рядом со мной стойку. Прошла минута, и он сказал: – Я проверю.

И медленно поплелся прочь. Я в изумлении встал на цыпочки посмотреть, не споткнется ли он о бороду.

– Привет! Я Бренда.

Курильщица вместе с дымом набралась храбрости и подошла поближе. Я взглянул на нее и продолжал изучать валяющийся у стойки мусор. Женщина была не так интересна.

Вблизи было видно, что она далеко не ребенок, что это лишь приманка. Уличной девчонкой она была давным-давно. Я сказал:

– Я пришел, потому что мне нужен Гулляр. По делу.

– А-а.

В ее голосе и раньше было мало жизни. Теперь она угасла совсем. Я оглядел музыкантов:

– Я готов расстаться с несколькими медяками, если ты мне объяснишь, почему эти джазисты торчат здесь в такое время дня.

Я плохо знал заведение Гулляра, но не думал, что здесь днем играет музыка.

– Вчера вечером после работы кто-то вытряс из них душу. Они ждут одного парня, чтобы разобраться.

Может, это Уник приходит их допекать.

– Вас примут, шеф. Босс сказал, чтобы вы прошли.

Я бросил в ладонь женщины несколько монет. Она попыталась улыбнуться, но не смогла вспомнить, как это делается. Я хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но ничего не придумал. Только сказал спасибо и поспешил за гномом. Если бы я пропустил его слишком далеко вперед, я бы упустил тот миг, когда он споткнется о бороду.

Рислинг Гулляр оказался ростом пять футов и толщиной три, лысым как коленка, лет за шестьдесят и страшным как смертный грех. Толстым он был не от жира. Я слышал, что в молодости он работал вышибалой и поддерживал форму на случай, если возникнет нужда в его мускулах.

– Садитесь, Гаррет. – Он указал мне на расшатанное допотопное кресло. Голос его напоминал перекатывание камешков в жестяном барабане. Кто-то когда-то вставил ему в горло свинцовую трубку.

– У вас есть что-нибудь для меня? Я подал ему отчет Брешущего Пса. Он взял его и стал читать.

– У меня есть вопросы, – предупредил я, оглядывая его рабочее место. Эту комнату нельзя было назвать кабинетом. Он сидел за столом, на котором лежали письменные принадлежности и рядом баночки с косметикой, то есть девушки пользовались этой комнатой как грим-уборной. В целом она была такой же убогой, как и остальные помещения.

– А?

Он поднял голову, маленькие серые поросячьи глазки сузились.

– Вопрос по существу; моему партнеру не пришло в голову его задать, потому что он думал, что эта работа – просто шутка.

Глазки Гулляра сузились еще больше.

– Шутка?

– Брешущий Пес Амато. Никто на свете не станет нанимать платного агента шпионить за сумасшедшим. В последнюю очередь это станет делать владелец такого заведения, как ваше. Я даже не могу себе представить, что вы знакомы с Брешущим Псом.

– Я не знаком. Не узнаю его, даже если он войдет сюда и вонзит в меня клыки. Но вам-то что? Вам же платят.

– Я подставляю свою задницу под огонь и град стрел, Гулляр. И мне хотелось бы знать, зачем я это делаю и для кого. Чтобы сообразить, откуда ждать беды.

– Вам неоткуда ждать беды.

– Все так говорят. Но если бы неоткуда было ждать беды, вы бы ко мне не пришли. Я не играю вслепую, Гулляр.

Он отложил отчет и посмотрел на меня так, будто решал, не дать ли мне пинка, и решил не давать.

– О вас идет добрая слава, Гаррет. Поэтому я вас и выбрал. Я рискнул.

Я ждал. Он размышлял. Гном-бармен стоял у двери, возможно, ожидая, что боссу потребуется помощь. Однако напряжения не было. Я не чувствовал угрозы.

– Я здесь много не зарабатываю, Гаррет. Мы много не зарабатываем. Но мы все как одна семья. Мы заботимся друг о друге, потому что, кроме нашей семьи, у нас никого нет. Здесь наше последнее прибежище, дальше только падение в пропасть.

С этим я был согласен. Но оставил свое мнение при себе. Моя старая матушка неустанно говорила мне, что, если я хочу что-то узнать, мне придется достаточно долго молчать и слушать. Мамочка была права, но я много лет не мог этого понять, да и теперь часто забываю ее слова.