Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци Страница 28

Джайлз ничего больше не сказал. Как и его отец, он научился не спорить с матерью. Но он был очень расстроен. Младенцы уже успели занять почти всю детскую и бо́льшую часть времени Нэнни. Кроме того, появились еще две няньки, ни одна из которых Джайлзом особо не интересовалась, и еще одна тетя, которой до него уж точно не было дела. Все, кто приходил к ним в дом, — его тетя, бабушка, мамины друзья, даже его, Джайлза, собственные друзья со своими нянями и мамами — только и болтали о том, как чудесно иметь двойню, как это необычно, какие они особенные, восхитительные и красивые.

Единственный человек, который, казалось, понимал, что́ Джайлз должен при этом чувствовать, был его дед. Он взглянул на близнецов и сказал:

— Очень мило, — после чего повернулся, подмигнул Джайлзу и добавил: — Ужас, какие скучные эти младенцы, верно? А два младенца — двойная скука. Пойдем-ка прогуляемся вдоль речки, посмотрим на лодки.

Джайлз был ему страшно благодарен.

Все, на что способны глупые близнецы, — это плакать и просить есть. И у мамы теперь тоже совсем не хватало на него времени, она постоянно суетилась над ними — вот они заплакали, вот улыбнулись, вот дотронулись друг до друга — и говорила, что сама едва может различить их. На их одеяла, пледы и кроватки приходилось пришивать или прицеплять маленькие ленточки, чтобы было ясно, кто есть кто: белую — Адели, желтую — Венеции. Однажды Джайлз исхитрился поменять их местами: то была его маленькая месть за все неприятности, которые он терпел от близнецов. Ему нравилось думать, что они вырастут с неправильными именами. Но Нэнни это заметила. Наверное, потому, что у Венеции на попке была такая штучка, которую называют родинкой. Так что ленточки водворили на место. Никто Джайлзу ничего не сказал, но он боялся, что Нэнни его заподозрила. Но она повела себя самым чудесным образом, очевидно понимая, что мальчик поступил так скорее в обиде на свою судьбу, нежели из дурного отношения к своим одинаковым сестрам. Впрочем, ничто не изменилось: Нэнни по-прежнему была слишком занята, чтобы, как раньше, подолгу играть с ним. А Джайлз по-прежнему скучал, прильнув к окну детской и слушая, как плачут близнецы.

Слава богу, скоро он пойдет в школу.

— Близнецы! — воскликнула Сильвия. — Девочки-близнецы. Чудесно, леди Селия!

Она сумела улыбнуться, хотя готова была расплакаться. Ей почти все время хотелось плакать в эти дни. С тех самых пор, как родилась и умерла ее бедная крошка, Сильвия с трудом справлялась с собой. Барти сводила ее с ума постоянным ревом и попытками выбраться из высокого стула. Когда же ей это удавалось, начинались бесконечные беды, в которые она попадала, так что не было никаких сил с ней справиться. Остальные дети шумели все сильнее и сильнее, ели все больше и больше, и все больше и больше приходилось на них стирать.

Тед приносил в дом кое-какие деньги, которых хватало, чтобы свести концы с концами, но было кое-что еще: он начал выпивать. Не много, но каждую субботу, и вполне достаточно, чтобы поведение его менялось. Он становился не таким добрым. Несколько раз Тед ударил Билли, когда тот нагрубил ему. И Теда уже тянуло выпить. Каждую субботу. Сильвия до ужаса боялась снова забеременеть. Каждую ночь, когда она, совершенно измученная, наконец засыпала, ей снился младенец — маленькое тихое личико и перекрученные ножки, — и она просыпалась в слезах. А вновь заснуть не получалось. Тед храпел, а в голову лезли тревожные мысли. Она была предельно утомлена, гораздо больше, чем всегда, постоянно. Это было ужасно.

— Я привезу их сюда, чтобы вы взглянули, — говорила меж тем леди Селия, — если хотите.

Сильвия ответила, что это замечательная идея, и попробовала придумать, где бы найти место в передней комнате, чтобы леди Селия могла уместиться с обоими детьми. Она едва слышала, что́ говорит леди Селия, — так вопила Барти, выдираясь из своего стула. Сильвия не любила жаловаться, но жизнь и в самом деле становилась все хуже. Она-то всегда надеялась, что постепенно станет лучше. Так ведь и должно всегда быть.

— Меня уволили, — сказал Джаго.

— Да что ты, Джаго! Почему?

— Обычная история, — пожал он плечами. — Босс хочет уре́зать расходы, строить дома подешевле. Вот так, теперь меньше народу выполняют больше работы. Но я не из их числа.

— Я очень сочувствую тебе, — призналась ММ.

Она не могла вообразить ничего хуже, чем потерять работу: дело было не в отсутствии заработка, а в праздности, в скуке и тоске, в ощущении бесполезности собственной жизни. Каждый день по пути на работу ММ проходила мимо мужчин, которые часами стояли, подпирая стенки фабричных зданий в надежде на случайную поденную работу. Вид у них у всех был одинаковый: не то чтобы унылый, а какой-то подавленный, пристыженный. ММ казалось ужасным, когда людям, которые хотят и могут работать, отказывают в такой возможности.

— Где же ты теперь будешь работать? — спросила она.

— Где придется. Пока не найду чего-нибудь стабильного. Хорошо еще, что у меня нет семьи, о которой нужно заботиться. Вот семейные — настоящие бедолаги. Парень, что на прошлой неделе работал вместе со мной на стройке, был безработным пять месяцев, а теперь до работы, на которую ему с трудом удалось устроиться, он каждый день добирается пешком четыре часа.

— Четыре часа! — воскликнула ММ. — Но это же нелепо.

— Так ведь выбора нет. По крайней мере, семья не голодает. Четыре мальца и еще один на подходе.

— И его тоже уволили?

— Тоже, — ответил Джаго.

— Дорогая, — позвал Роберт.

— Да, любимый?

Роберт помедлил. Уже много недель подряд он вновь и вновь прокручивал в мозгу этот диалог, он точно знал, что́ хочет сказать, и продумал все доводы. Он также знал: никаких разумных причин отказывать не было.

И все же…

— О чем ты задумался, дорогой? — улыбнулась ему Дженетт.

Стоя перед зеркалом, висевшим над камином в гостиной, она надевала серьги. Пару бриллиантовых сережек от Тиффани Роберт купил ей на день рождения. Дженетт их носила, но сейчас надевала другие. Те, что ей подарил Джонатан. Конечно, бо́льшую часть украшений ей подарил Джонатан: двадцатидвухлетний брак предоставил массу возможностей для проявления щедрости. И все украшения были очень красивыми. Джонатан обладал безупречным вкусом, как и талантами блестящего финансиста и прекрасного мужа.

Временами Роберт чувствовал, что недолюбливает Джонатана Эллиотта. Очень недолюбливает. Конечно, это смешно: Джонатан умер, Роберт не знал его лично, и у него не было оснований полагать, будто он мало значит в жизни своей жены. Но влияние Джонатана все еще было чрезвычайно сильным и сказывалось и в доме, и в слугах, и в детях, и даже в Дженетт. Она никогда открыто этого не признавала, никогда не говорила: «Джонатан считал так-то, он любил, чтобы было так-то», но с тех пор, как Джонатан установил определенный порядок вещей, этакий свод правил, даже взглядов, Дженетт была склонна придерживаться их. Как и дети. И, судя по поведению Лоренса, у Роберта были веские основания недолюбливать Джонатана.