Кони, кони… - Кормак Маккарти Страница 28

За обедом в бараке пастухи держались с какой-то необычной почтительностью, хотя нельзя было сказать, является ли это признанием сегодняшних заслуг Джона Грейди и Ролинса, или, напротив, мексиканцы сочли их психами, которых лучше понапрасну не тревожить. Никто не интересовался их мнением насчет мустангов, никто не расспрашивал их о методах выучки. Когда, пообедав, Джон Грейди и Ролинс снова отправились в загон, у ограды уже толпилось человек двадцать мужчин, женщин и детей. Они с любопытством взирали на стреноженных животных и поджидали укротителей.

Откуда они возникли, удивился Ролинс.

Спроси меня что-нибудь полегче.

Когда приезжает бродячий цирк, об этом мигом узнает вся округа, так, что ли, дружище?

Ну, выбрал самого бешеного, спросил Джон Грейди.

Первое место я присуждаю вон тому справа, у него еще башка как ведро.

Мышастому?

Вот именно… Конь-огонь!..

Не перевелись еще знатоки конины.

Я знаток бешенства.

Джон Грейди подошел к указанному Ролинсом жеребцу и прикрепил к недоуздку веревку длиной в двенадцать футов. Затем вывел его из загона в корраль, где они собирались объезжать лошадей. Ролинс решил, что жеребец заартачится, встанет на дыбы, но ошибся. Он взял мешок и веревки, подошел к ним и пока Джон Грейди что-то втолковывал жеребцу, стреножил ему передние ноги. Потом передал мешок Джону Грейди и в последующие четверть часа держал коня, пока Джон Грейди водил мешковиной по его спине, брюху, морде и между ног, продолжая говорить с ним, низко наклонясь к его уху. Затем он взял седло.

Слушай, а что лошади оттого, что ты над ней кудахчешь, осведомился Ролинс.

Не знаю. Я не лошадь.

Джон Грейди поднял потник, разложил на спине мышастого, расправил, поглаживая жеребца, еще немного поговорил с ним, а потом нагнулся и взял седло с подпругами и водрузил ему на спину. Жеребец не шелохнулся. Джон Грейди наклонился, наладил ремень Жеребец повел ушами, и Джон Грейди снова заговорил с ним. Потом он затянул подпругу. Он говорил с конем так, словно это было смирное, домашнее животное, неспособное на буйство. Ролинс посмотрел на ограду корраля. Там уже столпилось человек пятьдесят. Отцы держали на руках младенцев. Кое-кто, усевшись на землю, пировал вовсю. Джон Грейди сбросил стремена с луки седла, затем еще раз проверил и подтянул подпругу.

Все готово, обронил он.

Подержи, сказал Ролинс.

Джон Грейди взял у него веревочный повод, а Ролинс присел на корточки, отвязал нижние веревки от недоуздка и прикрепил их к путам передних ног. Затем они стащили недоуздок, Джон Грейди взял уздечку и осторожно надел ее на голову коню, приладил мундштук и нахрапник. Затем собрал поводья, перебросил их через голову жеребца, кивнул Ролинсу, который снова присел, развязал путы, убрал нижние веревки, после чего отошел в сторону.

Джон Грейди вставил ногу в стремя, прижался к жеребцу, что-то сказал ему, потом одним ловким движением оказался в седле.

Какое-то время жеребец стоял неподвижно. Потом выбросил заднюю ногу, словно желая проверить, не изменился ли воздух, пока он вынужденно бездействовал, и опять застыл. Затем резко скакнул вбок, изогнулся и ударил воздух обеими задними ногами раз, другой и снова замер, шумно фыркая. Джон Грейди слегка коснулся его боков каблуками, и жеребец послушно пошел вперед. Наездник пустил в ход поводья, и жеребец повернул. Ролинс с отвращением сплюнул. Джон Грейди снова повернул жеребца и возвратил на то место, откуда начал проезд.

Что за чертовщина. Неужели почтеннейшая публика платила за это денежки, дивился Ролинс.

До темноты Джон Грейди проверил в езде одиннадцать из шестнадцати жеребцов, и не все оказались столь покладистыми. За оградой уже горел костер. Там собралось около сотни зрителей, причем многие пришли из поселка Ла-Вега, расположенного в шести милях от усадьбы, а кое-кто проделал еще более долгий путь. Последнюю пятерку Джон Грейди объезжал уже при свете этого костра. Кони вставали на дыбы, лягались, изгибались, и глаза их сверкали красным. Когда коней отвели в загон, большинство из них застыло у ограды. Другие осторожно прохаживались туда-сюда, стараясь не наступать на волочившиеся по земле недоуздки, чтобы не причинять боли и так сильно пострадавшим носам, которыми они время от времени поводили с немалым изяществом. Неистовая, необузданная орава мустангов, которая утром лихо кружила по загону, перестала существовать, и теперь кони перекликались в темноте негромким ржанием, словно проверяя, не пропал ли кто-то из их компании и не приключилось ли с кем-то какой-нибудь беды.

Когда Джон Грейди и Ролинс отправились в барак, костер горел все так же ярко. Кто-то принес гитару, кто-то достал губную гармошку. Пока они пробирались сквозь толпу, трое незнакомых мексиканцев протянули им бутылки с мескалем, предлагая угоститься.

На кухне не было ни души. Наложив в тарелки еды, они сели за стол. Ролинс пристально смотрел на Джона Грейди. Тот работал челюстями так, словно их ему недавно вставили. Сидел он, чуть покачиваясь.

Устал, спросил его Ролинс.

Нет. Устал я часов пять назад…

Тогда не пей больше кофе. А то не заснешь.

Когда на рассвете они подходили к загону, костер все еще дымился, и возле него лежало четверо или пятеро мексиканцев, кто-то завернувшись в одеяло, кто-то просто так, на голой земле. Когда Джон Грейди стал открывать ворота, все лошади разом повернулись в их сторону.

Помнишь, какие они были, спросил Ролинс.

Как не помнить! Да и ты, наверное, не забыл, как гонял твой мышастый приятель.

Не забыл. Вот сукин сын…

Когда Джон Грейди подошел к мышастому с мешком в руках, жеребец повернулся и стал уходить тротом. Джон Грейди прошел за ним по ограде, потом поднял волочившуюся веревку, развернул жеребца, и тот остановился, дрожа всем телом. Джон Грейди подошел к нему и заговорил, поглаживая мешковиной. Ролинс пошел за потниками, седлом и уздечкой.

К десяти вечера Джон Грейди успел объездить весь табун из шестнадцати голов, а Ролинс сделал то же самое по второму разу. Точно так же они действовали во вторник и в среду. Они начинали на рассвете, еще до восхода. Джон Грейди, сев на первого жеребца, подъехал к воротам.

Открывай, сказал он Ролинсу.

Погоди, я заседлаю коня для подстраховки.

Некогда.

Если этот сукин сын сбросит тебя в кактусы, у тебя появится много свободного времени, приятель.

Тогда, получается, мне нет резона вылетать из седла.

Ну дай я заседлаю еще одну лошадку.

Делай как знаешь.

Джон Грейди выехал из загона, держа за поводья лошадь Ролинса. Тот закрыл ворота, сел в седло. Они ехали рядом. Необученные лошади нервничали.

Слепые ведут слепых, заметил Джон Грейди.

Точно. У папаши работал старый Бифштекс Уоттс. Все ворчали, что у него, дескать, плохо пахнет изо рта. А он отвечал, что дурное дыхание – полбеды. Xуже, когда человек уже не дышит.