Доктор Данилов в МЧС - Андрей Шляхов Страница 28

– Разве трудно догадаться? – улыбнулся Данилов. – Что ты еще мог написать, о, рыцарь Ланселот?

– Да! – с тихим достоинством кивнул Полянский. – Так я и написал. Они прочитали, покраснели, попыхтели и уехали несолоно хлебавши.

– А она?

– А Сашенька отвела меня на рентген.

– Рентген чего?

– Грудной клетки. У меня бок болел целую неделю, между прочим. Потом она добилась, чтобы все-таки пришел невропатолог, который был где-то ужасно занят, а когда убедилась, что со мной все в порядке, отвезла меня домой, и… В общем, так мы познакомились.

– Прямо в тот же день заманил девушку домой! – восхитился Данилов. – С ушибленными-то ребрами! Ну ты монстр, Игорек! Russia’s greatest love machine! («Величайшая русская машина любви» – фраза из песни Boney-M «Rasputin».)

– Не заманил, а пригласил выпить кофе, – поправил Полянский. – Простой знак вежливости. В тот день мы просто познакомились. На следующее утро…

Данилов понимающе кивнул: ясное дело, знакомство продолжалось до утра.

– Сашенька живет рядом со мной, в соседнем доме, – пояснил Полянский. – Она позвонила, чтобы поинтересоваться, не нужно ли мне чего, а я как раз собирался выходить, пора было на работу. Больничный я решил не брать, в деньгах большая потеря. Сашенька предложила подвезти меня до нашего центра, я, разумеется, не стал отказываться. С ушибами куда лучше ехать в машине, чем в набитом пассажирами метро.

– Кто бы спорил? И по пути ты ее окончательно очаровал?

– Это она меня, – признался Полянский. – Такая девушка…

– Добрая самаритянка.

– Что-то вроде этого! Она такая… – Полянский захлебнулся восторгом и ненадолго умолк.

Официант принес напитки. Пиво было холодным, вино, если судить по запотевшему бокалу, тоже, но Полянский не обратил на это внимания.

– Она такая… – Слов не хватало, поэтому приходилось помогать себе руками. – Такая… Девятнадцатый век, настоящая тургеневская девушка!

– Тургеневские девушки – это ужас, летящий на крыльях ночи, – усмехнулся Данилов. – Три «и» – истеричка, идеалистка, интроверт. Далеко не самый лучший выбор.

– Не знаю, как у тебя, Вова, у меня другое впечатление.

– Это потому что ты не читал Тургенева или изучал его в рамках школьной программы – два отрывка и немножко из учебника.

– А ты читал?

– Да, представь себе. Мама серьезно приобщала меня к русской классике. Даже сейчас кое-что помню. Что же касается тургеневских девушек, то мало что может испортить жизнь так, как этот тип женщин. Не понимаю, с какой стати их вдруг начали идеализировать. Лучше сравни свою Сашеньку с Наташей Ростовой, так будет правильнее.

– Твоя Наташа Ростова – грязнуля! – скривился Полянский. – Только перед балом она как следует мыла ноги, руки, шею и уши! Это уж я помню. Нет, лучше сравнивать с…

– Джульеттой! – подсказал Данилов. – Беспроигрышный вариант.

– Мы говорим непонятно о чем! – возмутился Полянский. – Я, можно сказать, делюсь с тобой сокровенным, а ты издеваешься! А еще друг!

Он залпом осушил свой бокал и начал демонстративно разглядывать интерьер ресторана, избегая смотреть на Данилова, который спокойно пил пиво. Когда кружка наполовину опустела, он вытер губы салфеткой и примирительно сказал:

– Подними крышечку и выпусти пар.

Полянский сделал вид, что его крайне заинтересовала лепнина на потолке. Пар он, судя по гневно раздувающимся ноздрям, выпускал через нос.

– Дальше рассказывать будешь? – выждав минуту, спросил Данилов.

– А зачем? – вопросом на вопрос ответил Полянский.

– Интересно же.

– Когда интересно, не перебивают и не издеваются!

– Боже упаси, я и не думал! Так… Слегка иронизировал.

– Почему? – вскинулся Полянский.

– Почему не думал издеваться? Или почему иронизировал?

– Вот видишь, ты снова издеваешься. Если тебя не интересует моя жизнь, то так и скажи!

Чувствовалось, что Полянский вот-вот окончательно распсихуется и уйдет. «Какой он, однако, стал неврастеник», – подумал Данилов и, чтобы разрядить обстановку, зажал себе рот обеими руками и выпучил глаза. Полянский попыхтел еще с полминуты и рассмеялся. Данилов убрал руки ото рта и тоже стал хохотать.

– Ну что, миру мир? – Данилов протянул через стол полусогнутый мизинец.

– Да ну тебя! – отмахнулся Полянский. – Мы и не ссорились! И вообще, если начинать обращать внимание на твоих тараканов…

Данилов согнул мизинец до конца и теперь демонстрировал Полянскому кулак.

– То на своих времени уже не останется! – дипломатично закончил Полянский и сразу же спросил: – Так рассказывать дальше?

– Конечно! – ответил Данилов. – Непременно рассказывать! Подробно и обстоятельно!

– Сашенька – просто чудо! – с пол-оборота завелся Полянский. – Никогда не видел человека, у которого столько достоинств и практически нет недостатков.

Насчет практически так и подмывало уточнить, но Данилов благоразумно воздержался и продолжил слушать, не забывая время от времени понимающе-одобряюще кивать. Закатывать в восхищении глаза и восторженно цокать языком – это уже лишнее, а сдержанный кивок – самое то.

Разумеется, подобно сонму своих предшественниц, Сашенька была красивой, нежной, чуткой, интеллигентной, щедрой на ласки и эмоции (положительные), настрадавшейся от внутреннего одиночества и непонимания окружающих… И так далее. Ничего нового Данилов не узнал: характеристика Сашеньки ничем не отличалась от характеристик Машеньки, Катеньки, Верочки, Сонечки… В личной коллекции Полянского имелась даже Евдокия, фигурировавшая не как Дусечка, а как Евочка.

– А чем она занимается? – спросил Данилов, когда Полянский начал перечислять достоинства Сашеньки по второму кругу.

– Разве я не сказал? – спохватился Полянский. – Сашенька – искусствовед. Несмотря на свой юный возраст, она уже очень известный эксперт по русской живописи и графике первой половины двадцатого века. Такая умничка…

Официанта настолько перестали ждать, что даже слегка удивились его появлению. Уставив стол пестрыми маленькими тарелочками с не менее пестрыми закусками, среди которых своей блеклостью выделялись треугольные пирожки, официант ушел, причем не вальяжно, вразвалочку, а торопливо и так же быстро вернулся буквально через несколько секунд. В этот раз он принес нечто горячее, накрытое высокими коническими керамическими крышками. Поставив тарелки на стол, официант торжественно снял крышки и замер в ожидании восторгов.

Если чем и можно было восторгаться, так это дизайнерским мастерством повара, ухитрившимся разложить, если не размазать, довольно скудную порцию мяса (судя по запаху, баранины) с черносливом таким образом, чтобы большая тарелка выглядела полной.