Соразмерный образ мой - Одри Ниффенеггер Страница 28

— Алло, Роберт, ты меня слышишь?

Одна близняшка шла чуть впереди; Роберту они мерещились двуглавым, четвероногим, двуруким существом. Калитка затворилась. Роберт прикрыл глаза, и на внутренней стороне его век появился остаточный образ: мерцающий во тьме девичий силуэт. Видение его околдовало. Можно было подумать, каждая из них — это Элспет в молодости, ее первоначальная версия, прежде ему неведомая. «Какие молоденькие. И какие странные. Господи, на вид лет двенадцати, не более».

— Роберт?

Он открыл глаза; близнецы исчезли.

— Прости, Марика. Что ты сказала?

— Пора заканчивать. Время поджимает.

— А… ну что ж. Извини за беспокойство.

— Роберт, у вас там что-то стряслось?

Немного подумав, он ответил:

— Мне только что явилось чудо.

— Ох, — выдохнула Марика. — Что же это было? Ты где сейчас? — Впервые за все время разговора она проявила хоть какой-то интерес.

— Приехали двойняшки Элспет. Сейчас прошли через сад. Что-то в них есть… необычное.

— Впервые слышу, что у Элспет были дети.

— Не у Элспет, а у Эди с Джеком.

— Пресловутая Эди. — Марика вздохнула. — Мне никогда не верилось в ее существование; я подозревала, что Элспет ее выдумала.

Роберт улыбнулся.

— А у меня были сомнения насчет Джека. Легендарный жених, сбежавший с роковой близняшкой в Америку. Выходит, эта парочка и в самом деле существует.

Марика прикрыла трубку ладонью. Вернувшись к разговору, она сказала:

— Мне правда нужно идти, Роберт. — Она помолчала, — Девочки похожи на Элспет?

— Приезжай — увидишь.

Она засмеялась.

— Так и быть, позвоню ему, но в Лондоне ноги моей не будет. Пойми, Роберт, мне там всегда было неуютно.

Марика прожила в Лондоне двадцать шесть лет. Из них двадцать пять — с Мартином. Роберт даже представить не мог, чего ей это стоило. Зато он легко представил ее среди голландцев — рослых, крепко сбитых людей, владеющих пятью языками, любителей селедки, которая продается у них с маленьких тележек прямо на улицах. В Лондоне у Марики всегда был какой-то тревожный, ущербный вид. Роберт подумал, что с возвращением в родной город она, возможно, вновь обрела то, чего была лишена долгие годы.

— Он тебя ждет, Марика. — Молчание; легкое потрескивание в трубке. Роберт смягчился. — Они невероятно похожи на Элспет. Разве что волосы еще светлее. И сами, на первый взгляд, помягче. Этакие котятки.

— Котятки? Она тут определенно ни при чем. Ну ничего, в вашем доме котятки будут очень кстати. Считай, что вы, два бирюка, завели себе котяток. Все, Роберт, меня торопят. Спасибо за звонок.

— Ну счастливо, Марика.

— Давай.

Марика немного постояла у себя в кабинете, сжимая в руке телефонную трубку. Времени было всего три часа с минутами; она покривила душой — ее никто не торопил. Самое время сделать один звонок. У Мартина был определитель номера, так что звонить она могла только на мобильный. Ей стало совестно. Год назад, после своего бегства, она звонила ему раз в две-три недели. А теперь — за два месяца даже не вспомнила. Приложив трубку к уху, она считала гудки. Мартин всегда отвечал после седьмого; да, так и вышло.

— Алло?

Можно было подумать, его оторвали от важных дел; она не знала, чем он занимается, но сочла за лучшее не спрашивать.

— Hallo, Мартин.

— Марика…

Она только крепче прижала трубку. Ей всегда было приятно слышать, как он произносит ее имя. Но сейчас она погрустнела. Не выпуская трубки, Марика присела на корточки возле письменного стола, чтобы видеть только стены своей крошечной выгородки и звукоизоляцию потолка.

— Как дела, Марика? — Можно было подумать, они разговаривали не далее как вчера.

— Все отлично. Повышение получила. У меня теперь есть помощник.

— Неплохо, звездный статус. — Он помолчал. — Мужчина, женщина?

Она посмеялась.

— Женщина. Зовут Анс.

— Так-так, это хорошо. Не хочу, чтобы тебя обхаживал какой-нибудь Адонис, — тут Мартин понизил голос, — с за-вид-ной тех-ни-кой… ре-чи.

— Не волнуйся, на радио со стороны не берут, здесь все свои. Молодняк только и знает, что трепаться с ровесницами — на меня ноль внимания.

Марике, как ни странно, льстило, что Мартин представляет ее в окружении поклонников. Она слышала, как он закурил сигарету и выдохнул дым.

— Я, между прочим, курить бросила, — сообщила она.

— Не верю. Куда же ты будешь руки девать? У тебя пальцы с ума сойдут без сигаретки. — В голосе Мартина звучала нежность, но от Марики не укрылось, что он старается замаскировать ее небрежностью. — Давно бросила?

— Шесть дней, двенадцать часов и… — она сверилась со временем, — тринадцать минут тому назад.

— Что ж, прекрасно. Буду ревниво за тобой следить. — На этом месте оба замолчали.

Марика лихорадочно подыскивала какую-нибудь другую тему.

— Что сейчас переводишь? Все тех же, как их, ассирийцев?

Время от времени Мартин делал переводы для Британского музея и в последнем разговоре упомянул арамейские надписи, которые были у него в работе.

— Нет, их я уже сдал. Сейчас перевожу настоящее сокровище: подборку стихов, приписываемых современнице Августа, некой даме по имени Марцелла. Если это подлинные вещи, жди сенсации: женское творчество той эпохи до нас не дошло. Но есть в них какой-то изъян. Увы, подозреваю, что Чарльза ввели в заблуждение.

— Какой еще изъян? Уж наверное Чарльз отдавал их на экспертизу.

— На перевод они, по-моему, ложатся хорошо. Однако стиль грешит мелкими неточностями. Вот ты, например, прелестно, очаровательно говоришь на современном английском, но задумай ты написать сонеты и выдать их за шекспировские, тебя поймают на мелочах: на неуместном употреблении архаичных идиом, на отсутствии тонкостей, присущих литераторам той эпохи. Сдается мне, эти стихи вышли в двадцатом веке из-под пера какого-нибудь французика, досконально изучившего латынь девятнадцатого века.

— Разве это не списки со списков? Может быть, огрехи вкрались по вине переписчиков…

— Понимаешь, эти стихи обнаружили в библиотеке Геркуланума, поэтому их объявили подлинными. Сегодня же позвоню Чарльзу. Пусть подергается…

На пороге кабинета возник начальник Марики, который в недоумении огляделся и застукал ее сидящей на корточках. Задрав голову, Марика одними губами произнесла: «Мартин». Бернард вытаращил глаза и даже не подумал выйти; его редкие седые волосы топорщились, как у карикатурного злодея, посаженного на электрический стул. Бернард указал на часы. Марика поднялась на ноги и сказала: