Беззвездное море - Эрин Моргенштерн Страница 28

– А сейчас мы не в безопасности? – спрашивает Закери.

– Если честно, я под большим впечатлением от того, что тебе удалось унести ноги, – говорит Дориан. – Ты, видно, некоторым образом застал их врасплох. Иначе они бы тебя не выпустили.

– “Под любым предлогом”, – бормочет себе под нос Закери, вспомнив подслушанный разговор. Не собирались они его отпускать. И чая никакого не было бы. – Они с самого начала знали, кто я такой, – говорит он Дориану. – Ту, что открыла мне дверь, я видел в Вермонте. Она притворялась студенткой. Я не сразу ее узнал.

Дориан хмурится, но молчит.

Оба они молчат, а такси приближается к Центральному парку.

– Мирабель – это та, что рисует двери? – спрашивает Закери. Ему кажется важным это сейчас спросить.

– Да, – говорит Дориан, не вдаваясь в подробности. Закери на него косится, но он смотрит в окно, и одна из его коленок неустанно приплясывает.

– Почему ты решил, что я с ней знаком?

Дориан поворачивается к нему.

– Потому что ты танцевал с нею на балу.

Закери пытается припомнить, о чем говорил с женщиной, наряженной королем чудовищ, но вспоминается только что-то путаное и туманное.

Он собирается спросить Дориана, откуда он знает Мирабель, но тут такси притормаживает.

– На углу будет удобно, спасибо, – говорит тот таксисту, протягивая купюру и отказываясь от сдачи.

Закери стоит на тротуаре и пытается сориентироваться. Они рядом с Центральным парком, около ворот, закрытых на ночь, а напротив знакомое ему огромное здание.

– Мы что, в музей? – спрашивает он.

– Нет, – говорит Дориан, следя за тем, как такси отъезжает, а потом разворачивается и перепрыгивает стену, огораживающую парк. – Поторопись, – говорит он Закери.

– Разве парк не закрыт? – спрашивает тот, но Дориан уже удаляется в гущу укрытых снегом ветвей.

Закери нескладно перебирается через стену, чуть было не падает на той стороне, но удерживается на ногах, правда, измазав руки.

Он торопится за Дорианом, петляя по пустынным тропинкам, оставляя следы на чистом снегу. Между деревьями различается строение, похожее на замок. Трудно поверить, что они в самом центре города.

Они минуют табличку, сообщающую, что вот эта часть заледенелой палой листвы – Шекспировский садик, переходят по мостику над замерзшим прудом, а потом Дориан, замедлив шаг, останавливается.

– Похоже, ночь нам благоволит, – говорит он. – Мы успели. – И указывает на каменную арку, полускрытую тенью.

Дверь, нарисованная на грубых камнях, совсем проста, совсем не так разукрашена, как та, что помнится Закери. Только дверная ручка поблескивает бронзовой краской, да дверные петли, а сама дверь выглядит деревянной. Камень, на котором она нарисована, слишком неровный, чтобы кого-нибудь обмануть. А над дверью изображены якобы вырезанные буквы, что-то вроде по-гречески.

– Забавно, – бормочет Дориан, прочитав текст.

– Что там? – интересуется Закери.

– “Познай себя”, – говорит Дориан. – Мирабель любит такие штучки, уму непостижимо, как она нашла время для этого на морозе.

– Это первая часть девиза семьи Роулинс, – говорит Закери.

– А что во второй?

– “И освой страдание”.

– Пожалуй, эту часть тебе следует изменить, – хмыкает Дориан. – Окажешь честь? – спрашивает он, указывая на дверь.

Закери тянется к дверной ручке, вдруг усомнившись, не розыгрыш ли это, не грянет ли сейчас смех, но пальцы его охватывают холодный металл, круглый, объемистый. Ручка легко поворачивается, дверь открывается вовнутрь, и за ней – открытое пространство, неожиданно довольно просторное. Закери замирает, не в силах отвести глаз.

И тут он слышит, как позади них что-то – или кто-то – шуршит мерзлой травой.

– Иди, – говорит Дориан и ударом между лопаток с силой толкает его вперед. Закери влетает в дверь. В ту же секунду что-то влажное густо окатывает его со спины, затекает за воротник, сочится вниз по руке.

Он смотрит на руку, ожидая увидеть кровь, но нет, это блестящая краска, подобно расплавленному золоту, капли скатываются с его пальцев.

А Дориан пропал.

Обернувшись, он видит, что там, где секунду назад была дверь, теперь стена из скальной породы. Закери хлопает по ней для проверки, оставляя на гладком темном камне золотые отпечатки ладоней.

– Дориан! – зовет он, но ответом ему только эхо.

Когда оно замолкает, наступает мертвая тишина. Ни скрипа ветки о ветку, ни отдаленного шелеста машин по влажному асфальту.

Закери зовет еще раз, и на этот раз даже эхо отзывается вполсилы, зная, что некому его тут услышать. Где бы это “тут” ни было.

Отвернувшись от заляпанной золотом стены, оглядевшись, он видит, что стоит на каменном полу какой-то пещеры. Винтовая лестница, вырубленная в скале, круглым колодцем ведет вниз, откуда сочится мягкий, теплый свет, как от костра, но не такой зыбкий.

Закери медленно идет к лестнице, оставляя за собой капли золотой краски.

Спустившись, он оказывается перед двойной дверью из золотистого металла. Безо всякого шва, заподлицо она встроена в скалу и по бокам освещена светильниками, подвешенными на цепи. Никакого сомнения, это лифт. Дверь покрыта сложным узором, в котором фигурируют пчела, ключ и меч, выстроенные в ряд вдоль борозды между створками.

Закери протягивает руку, чтобы потрогать ее, ожидая отчасти, что это очередная иллюзия, вроде рисунка по стене, но металл прохладный, узоры выпуклые, отчетливо ощутимые.

Вот он, знаковый момент, думает он, слова звучат в его голове голосом матери. Значительный. Переломный. Момент, который влияет на те моменты, что наступят потом.

У него ощущение, что лифт за ним наблюдает. Смотрит, как он поступит.

В “Сладостных печалях” никакие лифты не упомянуты.

Любопытно, что еще там не упомянуто.

И еще более любопытно, что стряслось с Дорианом.

Сбоку, под одним из светильников, видна не обозначенная ничем шестиугольная кнопка, окруженная золотой филигранью.

Закери нажимает на нее, и она зажигается ровным светом.

Раскатистый, низкий гул раздается откуда-то снизу, понемногу становясь громче. Закери отступает на шаг назад. Светильники подрагивают на своих цепях.

Шум резко прекращается.

Шестиугольная кнопка гаснет.

Тихий звон раздается из-за дверей.

И тут пчелка, ключ и меч разделяются надвое, поскольку двери лифта распахиваются.