Охотники на снегу - Татьяна Алферова Страница 27

— Я столкнулся с подобным явлением давно и так же случайно, как ты, — издалека начал Володя. — Мамина тетя с незапамятных времен жила в громадной коммуналке на Пушкинской улице, там сплошь бывшие гостиницы, меблированные комнаты и доходные дома. В той квартире насчитывалось до тридцати жильцов, впрочем, год на год не приходилось. По меньшей мере пять бесхозных старушек обреталось в ней. К ним не ходили родственники, бабулек не навещали подруги. Но! — Володя поднял пухлый указательный палец. — Четыре старушки учредили лигу Бдительных Наблюдающих и Вмешивающихся. Они активно участвовали в коммунальных склоках, следили за графиком мытья полов и туалетов — туалетов в квартире было аж три, докладывали прочим жильцам о злостных нарушениях Верочки при пользовании ванной и о вреде, причиненном Арнольдычем общей газовой плите — одной из восьми. Они сообща пили жиденький чай, по очереди шастали в аптеку. Вместе слушали по радио новости и вместе сидели на лавочке на бульваре под памятником Пушкину, потому что у подъезда не было лавочки. И лишь пятая старушка довольствовалась ограниченной ролью Наблюдающей Без Вмешательства. Она не ходила в гости к соседкам из объединенной Лиги, не варила овсяного киселя на кухне, более того, не посещала аптеку.

Старушки — члены Лиги — серчали и жаловались соседям, что бабулька зазналась. Много о себе понимает, стало быть. В тридцатые годы с такими, сами знаете, как поступали. Да и не только в тридцатые.

Рано или поздно прочие соседи тоже заинтересовались, что за старушка такая, что не болеет никогда и в аптеку не ходит. Чайник кипятит, но что готовит, что ест — неизвестно. Пенсию ей не приносят, как всем прочим. Говорит, что сама на почту ходит, но кто знает.

Начали за бабкой присматривать. Выследили: на почту не ходит, в магазины и на рынок не ходит, похоже, вовсе не ест. Стали выяснять, кто такая, кто родственники — окольными путями. У кого-то из соседей зять в милиции, у кого — теща в ЖЭКе. Бабка оказалась ничья и ниоткуда. Нет у бабки никаких земных привязок. Очень странно, но чего не бывает. Так бы оно, может, все и успокоилось, кабы не случилось происшествия с водопроводом.

То ли в трубы что-то вредоносное попало, то ли краны на кухне помыли не тем, чем надо, но все жильцы, кто был в квартире на тот момент, траванулись. Ничего страшного, обычное бытовое отравление. Тех, кто неотложку по неопытности вызвал, свезли в Боткинские бараки, куда с инфекциями укладывают и надолго, но большинство оказалось мудрей: отравление перед врачами отрицали и отделались жидким стулом и температурой. Доходило до смешного — или трагического, как посмотреть. Туалета-то в квартире три. А жильцов — тридцать. Кто в очереди стоит, кто с баночками бегает. Атмосфера такая, что не продохнуть, в прямом смысле слова. Тут уж все на виду: кто сколько раз по нужде сбегал, кто дольше положенного сидит, и так далее, коммуналка, как-никак.

Старушка наша в разборках не участвует, в туалет не ходит. Сама, значит, справляется: дух опоры на собственные силы. Соседям в разгар эпидемии она до лампочки, но едва первые поступили в больницу, система заработала. Времена стояли общественные. Сразу СЭС, проверки, врачи набежали жильцов осмотреть. У жильцов которые похитрее, своя забота: скрыть понос, чтобы не загребли, терпят, аж слезы из глаз, переводят стрелки на старушку, жаль, мол, соседку, слабенькая.

Сунулись врачи к бабке — заперто. Ушла — нет, неизвестно. Никто не видел, чтобы уходила, но особенно никто за ней и не следил в те дни — не до чужих старушек, пусть и соседок. А что, если умерла старушка? Не выдержал организм инородной инфекции, она и в аптеку не ходит, не привыкшая к болезням-то, вот и надорвалась, не снесла. Вызвали участкового.

К его приходу все уверились: беда со старушкой. Жильцы взволновались, даже очередь в туалет поубавилась. Дверь взломали. В комнате чистенько, бедненько. Все, как у всех старушек, но чего-то все же не хватает: салфеточки, там, вязаной на этажерке, фотокарточки на стене. И старушки. Старушки тоже не хватает. Нету ее. Вещи висят: пальто да халат. А самой — нет. И все.

Не появилась больше старушка в квартире никогда. Через полгода Верочка комнату себе прибрала, мальчик у нее родился. Соседи даже не возмущались. Тяжело Верочке в одной комнате с мужем, свекровью и двумя золовками. Про старушку забыли. Лет через десять мамина тетя умерла, я ту квартиру больше не навещал.

Прошло еще сколько-то лет, и я оказался под Новгородом, в довольно-таки большой деревне, мы там выездной спектакль гоняли для колхозников. Иду себе перед выступлением по полям-лугам, они колосятся как надо, рядом дубрава шумит, как положено, птички поют, коровы пасутся — буколика, одним словом, она же георгика. Иду полем, иду опушкой, навстречу махонькая бабулька, в деревню поспешает. Ну, думаю, бабка за грибами ходила, за колосовиками — дело в июле было. Нет, гляжу, без корзинки, бездельная какая-то старуха, странная. Пригляделся — так бы, может, и внимания не обратил, но забавным показалось, что бабка далеко от деревни забрела на прогулку — смотрю, а это та самая старушка из теткиной квартиры. И за столько лет ни капельки не изменилась. Конечно, они меняются меньше, чем мы, но все-таки на сколько-то должны состариться!

Платочек на ней тот же и платье то же. Надо же, не вспомнил бы, если бы попросили описать, а как увидел — сразу узнал и платье, и платок.

— Здравствуйте, — говорю, — бабушка! Вы меня не помните? Я Нины Александровны племянник.

— Нет, милок, — отвечает, — не знаю никакой Нины Александровны.

И ходу, ходу, да шустро так. Не по себе мне стало. Поклясться могу, как ты давеча, та же старуха, точно. А потом уже, в городе, да и не в тот год, натолкнулся на забавную статейку в научно-популярном журнале. Оказывается, наш институт старения, то есть геронтологии…

— Не знаю такого института, — перебил Алик.

— Конечно, не знаешь, — спокойно заметил Володя, — он засекречен, им КГБ ведал.

— Но сейчас-то этот институт должен быть известен?

Володя оставил реплику без внимания и продолжил:

— Наш институт старения выявил этих старушек еще до войны, в тридцатых годах. Живут такие ничейные бабушки, божьи одуванчики, внимания не привлекают, ходят везде преспокойненько, наблюдают жизнь. Но стоит кому-нибудь ими заинтересоваться — немедля исчезают безо всяких следов. А потом всплывают совершенно в другом месте и живут себе, ничего не потребляя, ни в чем не участвуя. Идеальные наблюдатели.

— Но в журналах без конца встречаются «утки», сам знаешь.

Сегодняшний скептицизм Алика объяснялся не иначе, как неурядицами в личной жизни, обычно он бывал бескрайне лоялен.

— Утки утками, но как с твоей старушкой? Сам же убедился в их существовании, или ошибаюсь? — Володя победно посмотрел на слушателя и вкрадчиво добавил:

— Воображения у тебя не хватает, вот что.

— При чем тут воображение?

— Видишь то, что тебе показывают, не пытаясь понять, зачем показывают и что это такое на самом деле. Если ты видишь нечто, похожее на человека, не факт, что это на самом деле человек… — Володя затянул драматическую паузу, но Алик не купился на сей раз.