Бриллианты для невесты - Лорен Вайсбергер Страница 27

Он только что закончил рассказывать ей про обещание, данное одним баскетболистом своей команде когда они въехали на подъездную дорожку. Родители Ли без особого желания поменяли городскую квартиру на Гринвич восьмидесятых годах, когда бабушка умерла, оставив семейный дом единственному сыну. Отец Ли еще занимал должность младшего редактора, а мать только что закончила юридическую школу, поэтому возможность жить бесплатно была слишком хороша, чтобы ею пренебречь. Ли с дошкольного возраста, обитая в красивом старом доме свободно играла в лесу, отмечала свои дни рождения у бассейна и лишилась девственности в прохладном, похожем на пещеру цокольном этаже, отдав ее парню, чье имя она помнила, но лицо как-то затуманилось; и все равно много лет она не чувствовала себя дома в этом особняке с пятью спальнями.

Ли набрала секретный код (1-2-3-4, естественно) на панели в гараже и поманила Рассела за собой. Мать даже не выбежала на улицу, чтобы, схватив Ли за руку, рассмотреть обручальное кольцо и, утирая слезы, поцеловать единственную дочь и будущего зятя, но Ли достаточно себя знала, чтобы признать: подобное поведение матери не вызвало бы у нее ничего, кроме раздражения и неловкости. Миссис Эйзнер не относилась к сентиментальным слезливым женщинам, и в этом они с дочерью были похожи.

— Мама? Папа? Мы приехали! — Она провела Рассела через красивый холл, в котором давным-давно перестали оставлять грязную обувь и мокрую верхнюю одежду и вошла на кухню. — Где все?

— Иду! — откликнулась мать из гостиной.

Мгновение спустя она появилась перед ними, небрежно-элегантная в одной из триллиона своих рубашек-поло, спортивного покроя брюках-капри и мокасинах от «Тодс».

— Рассел! Поздравляю! О, я так рада за вас обоих! — обняла дочь и поцеловала Рассела в щеку. — А теперь садись, чтобы я могла толком разглядеть эту сверкающую штучку. Даже не верю, что мне пришлось ждать этого двенадцать дней!

«Пассивно-агрессивное замечание номер один, — подумала Ли. — Встаем и убегаем».

— Простите, что не дождался вашего с мистером Эйзером возвращения, но мне так хотелось сделать предложение в нашу первую годовщину, — поспешил объяснить Рассел.

Ее родители вернулись из своего ежегодного трехнедельного паломничества в Европу поздно вечером накануне их годовщины и настояли, чтобы счастливая пара приехала к ним на праздничный ужин.

— Ну что вы, — взмахнула рукой мать. — Мы понимаем. Кроме того, теперь для этого в родителях и не нуждаются, не так ли?

Номер два. И в рекордный срок.

Рассел прочистил горло, достаточно сконфуженный, чтобы Ли на мгновение ему посочувствовала. И решила прийти на выручку.

— Мам, как насчет бокала вина? Есть что-нибудь в холодильнике?

Миссис Эйзнер указала на бар красного дерева:

— В охладителе для вина лежит пара бутылок шардоне. Твоему отцу оно нравится, но я нахожу его суховатым. Если Вы предпочитаете красное, придется принести из погреба.

— Думаю, мы выпьем красного, — заметила Ли в основном ради Рассела. Она знала, что он не переносит белое вино — в особенности шардоне, — но никогда не заявит о своих предпочтениях ее родителям.

— Вы посидите, — сказал Рассел с улыбкой как для церемонии награждения («Эмми», если быть точной, приведенной в прошлом году за «Выдающуюся студийную недельную программу»). — Я схожу за вином.

Миссис Эйзнер потянула Ли за руку, чтобы рассмотреть кольцо под настольной лампой.

— Так-так, он, без сомнения, выполнил свое домашнее задание, не правда ли? И разумеется, ты тоже. Из Рассела выйдет чудесный муж. Ты должна быть довольна.

Ли секунду помедлила, не совсем понимая мать. Та имела в виду, что вся жизнь Ли была подготовкой к этому моменту, а это кольцо знаменовало собой успех которого никогда не могли дать ей ни окончание университета, Корнеллского между прочим, ни место ведущего редактора в «Брук Харрис». Она любила Рассела — правда, любила, — но Ли коробило, что собственная мать считает предстоящий брак самым большим достижением в жизни дочери.

— Все это так волнующе, — преувеличенно широко улыбнулась Ли.

Мать вздохнула.

— Что ж, надеюсь, что так! Как же приятно для разнообразия видеть тебя довольной. Ты так долго и так много трудилась… Достаточно сказать, что это случилось своевременно.

— Мама, ты же сейчас…

Но прежде чем она успела сказать: «дала мне понять, будто, первое, я всегда в плохом настроении, и второе, настолько стара, что едва не осталась без мужа», вернулся Рассел, за которым шел мистер Эйзнер.

— Ли, — проговорил отец так тихо, словно прошептал. — Ли, Ли, Ли.

Он совсем поседел, хотя, как многим мужчинам, это лишь придало ему аристократичности. Глубокие морщины, избороздившие лоб и залегшие возле рта и глаз, создавали ощущение мудрости и опыта. Даже его одежда — тридцатилетней давности темно-синий кардиган с кожаными заплатами на локтях и пуговицами-рычажками — казалась интеллигентнее свитеров, предпочитаемых сегодня большинством мужчин.

Отец стоял в дверях рядом с пианино и внимательно ее рассматривал, словно решал, нравится ли ему ее новая стрижка и одобряет ли наряд дочери. Когда Ли стала подрастать, именно мать устанавливала для нее действующие правила — можно ли подвести глаза, прилично ли и в этом платье на танцы в школу, когда возвращаться школьного вечера, — но только отец взглядом или замечанием заставлял Ли почувствовать себя умницей или идиоткой, красавицей или немыслимой дурнушкой, счастливой или несчастной. И хотя эти замечания казались случайными, таковыми они не являлись. Каждое изрекаемое отцом слово было продуманным, взвешенным, и горе человеку, не способному столь же точно и ясно высказываться. Не было такого случая, когда отец повысил бы голос, но Ли помнила, сколько раз он разбивал ее аргументы со спокойной безжалостностью, которая до сих пор держала ее в страхе.

— Он же редактор, — успокаивала мать маленькую Ли. — Слова — это его жизнь. Он аккуратен с ними. Любит их, любит язык. В этом нет ничего личного, дорогая.

Ли кивала и соглашалась, изо всех сил стараясь не обижаться и тщательно подбирать слова.

— Привет, папа, — застенчиво произнесла она. Эмми и Адриана называли своих отцов «папочка», но невозможно было вообразить, чтобы она обратилась к своему отцу столь слащаво. Хотя шесть лет назад Чарлз Эйзнер и вышел на пенсию, он до конца жизни останется авторитетным главным редактором. Двенадцать лет он твердой рукой управлял издательством «Парамаунт паблишинг» — никакого, по его собственным словам, «гнилого либеральничания» по сравнению с современными большими издательскими домами, — оставаясь и с близкими слегка отчужденным и беспристрастным. Осенние каталоги, издательский план, помощники редакторов, давление со стороны корпорации, даже сами авторы были абсолютно предсказуемы после первых нескольких лет работы, и именно поэтому, как всегда полагала Ли, его особенно бесила непредсказуемость детей. И по сей день в присутствии отца Ли держалась по возможности спокойно и старалась быть рассудительной, не говорить, не подумав.