Жасминовые ночи - Джулия Грегсон Страница 27

Вот в неяркий круг света вышла Арлетта – ремень туго затянут, на голове лихо заломленное кепи.

– Так, правильно, голубушка. Начинай, – крикнул Макс.

Сначала она спела игривую песенку под названием «Парни с корабля», хлопая в ладоши, с дерзкой ухмылкой, а потом «Раскрепостись» [51].

– Все хорошо. – Бэгли легко вскочил на сцену. – Но, на мой взгляд, когда ты поешь морскую песенку, нужно добавить чуточку мелодрамы, совсем слегка, а потом снова – оп-ля. – Он схватил Арлетту за руку и подтолкнул к заднику. – Вот так, и оттуда ты выходишь почти на цыпочках, перед тем как споешь «ля-ля-ля». – Он уверенно пропел фразу. – В остальном все идет в правильную сторону.

Вилли – с мокрым от пота брюшком, на голове носовой платок с узелками по углам – спел «Когда я увидел под руками водоросли, то понял, что скоро промокну» и выпалил несколько гэгов в своем духе, с невозмутимым лицом. Надел феску и исполнил танец живота, выставив над головой руку, словно рог Единорога.

– Все, – сообщил он в конце с мрачной усмешкой. – Можете меня пороть.

Макс сказал, что для начала сойдет, но когда они вернутся из турне, им нужно будет сделать вместе что-нибудь поновее.

– Рад служить. – Вилли уселся на стул прямо на сцене и мрачно уставился на свои ноги.

– И давайте не делать шутки еще пошлее, чем они есть, – добавил Макс. – Например, с «Заклинателем змей».

– Провалиться мне на этом месте! – возразил Вилли слабым, дрожащим голосом. – Я говорю и более соленые шутки, чем эта.

– Не надо, – предостерег Макс. – Наши надзиратели из ЭНСА падают в обморок, будто свора старых дев, и от менее двусмысленных вещей. Мы вынуждены с ними считаться. Ничего не поделаешь.

Вилли сидел с красным лицом, отрешенно глядел в пол и тяжело дышал.

– Ты в порядке, старина?

– Лучше не бывает, – просипел Вилли. – А ты?

Теперь была очередь Сабы. Когда она вскочила на сцену, отворилась дверь, в зрительный зал хлынул ослепительный солнечный свет. В его лучах появился высокий блондин, разговаривавший с ней за завтраком, и уселся в последнем ряду. Поймав ее взгляд, он улыбнулся и выставил ладони, как бы попросив не обращать на него внимания, что она и сделала. Она всецело, на сто процентов, сосредоточилась, намереваясь хорошо спеть и произвести впечатление на мистера Бэгли, стоявшего рядом с ней.

– Так, – пробормотал Бэгли, прищурив глаза, – позволь мне сказать, чего я хочу от тебя. Ты боишься высоты?

– Нет. – Она удивленно посмотрела на него.

Для важного номера, открывающего программу, сказал он, ему нужно, чтобы она и Арлетта спустились на сцену на золотом канате. Свои слова он подкрепил взмахом пухлых рук. Саба споет песню «Сфинкс это Минкс (кокетка)», которую он недавно сочинил. Арлетта и Янина будут танцевать вокруг нее. Арлетта, одетая Клеопатрой, будет держать слова этой песни на древнеегипетских табличках-картушах (ну, разумеется, из картона), чтобы солдаты подпевали.

– Но сейчас я ищу песню, которой мы завершим наше шоу… – Макс как бы размышлял вслух, глядя на Сабу. – Сегодня мне нужно протестировать тебя. Пожалуй, это главная моя задача.

– Меня? – удивилась Саба.

– Мне нужно знать твои вокальные возможности. Во время гастролей тебе придется петь по два раза в день, а то и больше. Это нелегко.

Где-то за кулисами одобрительно замычала Янина. Саба набрала для храбрости полную грудь воздуха и посмотрела на режиссера.

– Вам не кажется, что для начала вам нужно просто послушать, как я пою?

Он сжал пальцами кончик носа.

– Справедливое замечание. Я пока не знаю, чего хочу от тебя. Слушайте, все остальные свободны, – обратился он к Арлетте и Янине.

– Можно мы останемся и подождем? – сказала Янина. – Мы приехали сюда втроем на такси.

– Как вам угодно, мне все равно. – Макс снова направил взгляд на Сабу. – Просто вам, возможно, придется долго ждать. Мне надо выяснить чего я могу ожидать от этой исполнительницы.

У Сабы тревожно забилось сердце. Блондин сидел в конце зала, вытянув ноги, и был похож на футбольного болельщика, пришедшего на матч.

Музыкантов тоже отпустили, на сцене остался лишь пианист Стэнли Маар, унылый человечек с желтыми от курева пальцами. Он закурил очередную сигарету и оставил ее, дымящуюся, в пепельнице на фортепиано.

– Чего изволите? – спросил он.

– Пока не знаю. – Бэгли скрылся за собственной дымовой завесой и размышлял.

Саба заметила неприятный холодок возбуждения, пробежавший по кинотеатру; из-за кулис на нее смотрели глаза коллег. Она попала под пресс, и это их радовало.

– Давай для начала «Странный фрукт» [52], – сказал, наконец, Бэгли. – Знаешь эту песню?

– Да, знаю. Там на другой стороне «Хороший и нежный» [53]. – Когда в продаже появилась эта пластинка, Саба крутила ее до бесконечности, а потом пела эти песни, держа возле губ вместо микрофона перевернутую молочную бутылку. Тан хохотала до слез и говорила, что ее внучка – вылитая Билли Холидей.

– О’кей. Тогда поехали, – тихо сказал Макс. – Начни в ре, Стэн.

Стэнли легонько пробежал пальцами по клавишам. Если его и удивил странный выбор шефа – ведь в этой мрачной песне говорилось о суде Линча, о повешенном на дереве негре, о смерти, – то он не показал этого. Саба закрыла глаза, радуясь, что Макс выбрал знакомую ей вещь, и хотела продемонстрировать все, на что способна.

Она вложила в песню всю душу и, когда допела, услышала искренние аплодисменты.

– Эта песня сотрет улыбку с лиц, – громко заметил Вилли. – А я думал, что мы должны развлекать публику.

Макс ничего не ответил. Он надел темные очки, и было трудно понять, что он думал.

– В программе этой песни не будет. – Он слышал замечание Вилли. – Я ищу… – Он тяжело вздохнул. – Впрочем, неважно. Следующая песня – как насчет «Над радугой»? [54]Но не так, как поет ее Джуди.

– Я пою ее не так, как Джуди. Я пою ее так, как я! – возразила Саба. Макс начинал ее сердить.

Она была уже на середине песни и наслаждалась звуками собственного голоса, печальными, взмывавшими ввысь, к небу, когда Макс выставил руку.

– Стоп! Стоп! Стоп!

Он снял темные очки и холодно посмотрел на нее.

– Так пели раньше. Позволь мне объяснить, чего я жду от тебя, но пока не получаю. – Он слегка задумался. – Ты знакома с таким течением в поэзии… ну, пожалуй, с Кольриджем [55]… где говорится о том, как «я вижу, но не чувствую» красоту звезд. Мне нужно, чтобы ты чувствовала больше, а пела об этом меньше. Не надо петь так, как в опере.