Войлочный век - Татьяна Толстая Страница 27

На прямой вопрос про мостки железнодорожные люди отвечают: мостки есть, но только для инвалидов, в шестом вагоне. – Ну так настелите их. – Нет, они только для инвалидов! То есть пока вы не провалились в харибду, не ободрали нежные части себя, не сломали что-нибудь и не получили инвалидность, вас ничего хорошего не ждет. Вот вам текел, и вот вам фарес.

Десять вагонов по шестьдесят человек, это шестьсот. Восемь рейсов в день. Есть двойные составы, но мы округлим. Пять тысяч прыжков в одном только Питере, на одних только «Сапсанах», пять тысяч антраша – трепещи, балет «Жизель», мы город культурный!

Умножим на два: тот же прыжок над пропастью во ржи вы вновь совершите через четыре часа, на вокзале Ленинградском. А не надо было надевать каблуки! Сияние и блеск стеклянных галерей и огни дорогих бутиков можно встретить и в чунях! А на чуни можно навинтить противоскользящие капканы с шипами или присосками! Юбку пошире, на резинке, и через сверкающую залу: чвак-чвак, чвак-чвак. Если, конечно, вас встречает возлюбленный с белыми гвоздиками, он посмотрит на вас и, может быть, выберет альтернативные планы на вечер или вообще на будущее. А если не встречает, дальше вам будет тоже интересно.

Обернитесь, покидая теплый сияющий зал с лифтами, пандусами и воздушными галереями! Крепко, конечно, придерживайте сумочку и два чемодана, но обернитесь! Помашите, – а, нет, руки заняты, – помотайте подбородком, что ли – деревцам в кадках. Верхняя половина аллегории осталась позади; вас ждет нижняя.

Сначала холодный предбанник, тяжелые двери и несколько ступеней вниз, где еще одни тяжелые двери. У вас два чемодана! Архитектор Тон, строивший вокзал, думал, что вы, такая вся душистая, в вуальке и с турнюром, прошелестите вниз, чуть приподняв подол, а ваши дорожные сундуки подхватит и не украдет носильщик. В белом фартуке и с бляхой. Но это Тон так думал. А в наше время думают иначе. Поверх ступеней приварены две металлических полосы разной ширины. Обе – слева по ходу, если вам вниз. Что можно поставить на эти страшные рельсы, какой прибор, с какой конфигурацией колес – неведомо. Никто ими и не пользуется.

Хорошо, вы справились. У вас всего лишь два чемодана, вы, слава богу, без детей, потому что они выросли! А если бы не выросли? Не надо думать о страшном. Вон там, в двадцати метрах, приветливые огни павильона метро! Скорее туда! Ха-ха-ха.

Ха-ха-ха-ха-ха. Щас прямо. Так она в метро и вошла, корова понаехавшая! Не-е-ет, текел тебе на роду написан и фарес. И упарсин, упарсин! И еще раз упарсин! Тут закрыто! Ага! Навеки заколочено! Иди в обход! На разъезжающихся ногах, с двумя внезапно потяжелевшими чемоданами, придерживая сумочку зубами, вы спускаетесь к остановке такси (дюжина ступеней). Вам радостно сообщают цены, у вас темнеет в глазах; нет, как-нибудь доберусь на метро, думаете вы, ведь всего две остановки.

Еще двадцать две ступени вниз, с чемоданами, в смрадный подземный проход. Сумочку вы уже повесили себе на шею, так, чтобы она болталась спереди, так как спина и бока у вас не защищены. В подземном проходе воняет мочой, блевотиной, пивом и смертью. Группа граждан с синими или малиновыми отеками на лицах живописно расположилась вдоль стены, в лужах вышеперечисленного. Вы вспоминаете санитарно-гигиенические нравоучительные плакаты на тему скорости и дальности распространения микробов при кашле. Вы задаетесь научными вопросами о том, путешествуют ли вирусы с той же скоростью, что и бактерии? А вот палочка Коха, она как? На крыльях ветра?

Сто метров клоаки; ваши сапожки на каблуках процокали по чужой гепатитной моче, колеса ваших чемоданов прокатились по туберкулезным лужам, шубка пропиталась тяжкой вонью сложного органического происхождения. Сто метров, но вон там свет и кассы. Турникеты. И двадцать шесть – двадцать шесть, да – ступеней вверх. С двумя, неподъемными уже, чемоданами. Вверх – туда, в тот павильон, куда можно было раньше, в кровавые советские времена, шагнуть с улицы, без труда и мучений. Потому что это вокзал, знаете, с него едут во все стороны света с чемоданами, понимаете. С детьми, чемоданами, безропотными подневольными мужьями, в Воронеж, в Челябинск, в Тьмутаракань или на другие вокзалы, и не все миллионеры, понимаете, и вот для этого строили метро. «Чтоб солнце улыбалось бетону-кирпичу, и Лазарь Каганович нас хлопал по плечу!»

Печальными коровьими глазами вы оглядываете подземные окрестности. Силы ваши на исходе. Му-у… мужчины!.. Дж… джентльмены!.. Ау!.. Но мужчины тут тоже подземные, тертые и темные, с непростыми судьбами, и доверить их ручищам свои чугунные чемоданы, тоже, знаете ли… Они на вокзал приехали не парфюм нюхать, не модели машинок выбирать, не азалию в горшке покупать. Не было у них такого порыва: а брошусь-ка я на вокзал и куплю азалию!..

Я вас оставлю там, под землей, постойте минут десять. А потом давайте вместе, вскладчину, напишем челобитную в московскую мэрию: дорогой господин градоначальник, дайте указание нарисовать Аллегорию, чтобы от пупка, значит, вверх всё розы, кудри, диадемы, два лифта и шесть эскалаторов в блеске и яблоневом дыме, а от пупка вниз чтоб инферно с аспидами, василисками и бурлением говн. И чтоб установить в центре Храма.

Должна ведь в бюджете быть статья расхода на Аллегорию, не может не быть.