Океан Безмолвия - Катя Миллэй Страница 27

— Красивый, правда? Это Джош сделал. — Он смотрит, с гордостью, на столик. Слава богу, что не на мое лицо. Моя рука замирает, но я не отвожу глаз от столика. Отнимаю от него руку, выпрямляюсь, сидя на диване, и вижу Джоша. Он стоит в проходе, ведущем из кухни, наблюдает за нами. Мистер Лейтон переводит на него взгляд. — По какому случаю, Джош? Подарок на Рождество?

— Ко дню рождения миссис Лейтон. — Держа руки в карманах, он смотрит мимо нас на столик и не двигается с места, пока Дрю, шедший следом, не вынуждает его шагнуть в комнату.

— Твой толстозадый грузовик перекрыл мне дорогу, — говорит он, хлопнув Джоша по спине. — Прости, мама. — Он поворачивается с полувиноватым видом, будто извиняясь за свои выражения. Я слышала от него и похуже. Неужели он думает, что одурачил свою мать. Уж она-то наверняка насквозь его видит.

— Не забывай про читательский клуб, — насмешливо напоминает сыну миссис Лейтон и поднимает руку, будто держит на ней поднос.

— Помню, — отвечает Дрю, вновь переключая свое внимание на Джоша. — Пожалуйста, будь добр, переставь свой грузовик, чтобы я мог отвезти Настю домой, — просит он с сарказмом в голосе.

— А ты вроде бы говорил, что она живет недалеко от Джоша? — спрашивает миссис Лейтон. Я прямо слышу, как она заряжает патронами свой вопрос.

О нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Только не это.

— Джош, не мог бы ты подбросить Настю? Глупо вам обоим ехать в одну сторону, если Джош все равно едет домой. — Кажется, она одновременно смотрит на всех нас. И как это у нее получается? Ведь мы стоим довольно далеко друг от друга. Жуть.

Даже не знаю, кто из нас больше напуган — я или Джош. Мы с ним оба оказались в неловком положении. Джош покорно кивает; я стараюсь делать вид, что это прекрасный план. Хороший, разумный, практичный, вовсе-не-дурацкий план.

Дрю с родителями провожают нас до машины. Сара, после того как зазвонил телефон, больше не появлялась, и меня это вполне устраивает. Джош щелкнул автоключом, Дрю открывает для меня дверцу машины, а я тем временем пытаюсь сообразить, как высоко мне нужно задрать платье, чтобы, залезая в кабину, не порвать его. Да и не хочется мне в завершение вечера демонстрировать мистеру Лейтону свои розовые трусы в горошек. Едва я села в машину, миссис Лейтон подошла к пикапу с пассажирской стороны. Слава богу, я уже в кабине, так что от обниманий избавлена. Но то, что следует дальше, еще хуже.

— Спасибо, что пришла. Мы очень рады знакомству. Ждем тебя в следующее воскресенье в шесть? — Вроде как вопрос, на самом деле — утверждение. Она склоняет голову набок, глядя мимо меня на Джоша. — Ты ведь сможешь забрать ее по пути, да? — Как это у нее ловко получается. Высший пилотаж. Я пытаюсь отказаться, качая головой. Пожалуй, напишу записку. Это того стоит. Я лихорадочно озираюсь, ища листок бумаги, но в кабине чисто, как и в тот первый раз, когда я ехала в этом грузовичке. Ни клочка. Отчаянно надеюсь, что, может быть, Джош спасет меня, спасет нас обоих. Может, у него есть какие-то планы на следующее воскресенье, он отклонит ее предложение, и я кивну, поддакивая. Увы, тщетная надежда.

— Без проблем. Спасибо за ужин, миссис Лейтон. Мистер Лейтон. — Джош кивает отцу Дрю.

— Когда-нибудь все-таки мы добьемся, чтоб ты называл нас Джек и Лекси, — смеется тот, качая головой, словно знает, что этого не произойдет. — Наверно, когда тебе будет тридцать.

— Доброй ночи, мистер Лейтон, — отвечает Джош.

Дрю машет нам с крыльца, уже с кем-то болтая по мобильнику. Джош выезжает с длинной подъездной аллеи. Десять минут в машине с Джошем тянутся гораздо дольше, чем десять минут поездки с Дрю. Дрю, сам того не сознавая, заполняет собой молчание. Джош растворяется в молчании, становится его составляющей. За всю дорогу он не произносит ни слова и, лишь когда останавливается у дома Марго, теперь уже в третий раз, говорит:

— Ты, конечно, можешь отвертеться и не пойти, но лучше не отказывайся. Ты ей понравилась.

Я киваю, открываю дверцу пикапа. Шагнуть из кабины на землю я не могу, а если спрыгну на своих шпильках, наверняка подверну лодыжку, а может, сразу обе, хоть здесь и не высоко. Наклонившись, я снимаю левую туфлю, затем правую, затем спрыгиваю на подъездную аллею и поворачиваюсь, чтобы захлопнуть дверцу.

— Тебе нужны более подходящие туфли, если хочешь работать с техникой. В этой обуви мистер Тернер не подпустит тебя к станкам. — Джош качает головой, словно сам не верит, что говорит все это мне. Думаю, ему физически больно общаться со мной. Я не знаю, что ответить. Мне кажется, мистер Тернер вообще не намерен подпускать меня к станкам, в любой обуви. Я снова киваю и захлопываю дверцу.

Уже почти десять. Обычно в это время я бы уже надевала спортивную форму и кеды. Меня раздирают противоречия: мне необходимо совершить пробежку, но я знаю, что желаемого эффекта она не даст. Впервые за две недели я не уверена, что хочу бегать. Мне лучше думается, когда я в движении, а сегодня мне многое надо обдумать, но в этом-то и проблема. Беговой дорожки здесь нет, значит, придется бегать на улице, однако, когда я бегу по улице, сосредоточиться на мыслях не могу. Ибо я должна постоянно прислушиваться, регистрировать каждый звук, каждый отзвук, каждое движение вокруг. В такой обстановке трудно что-то анализировать. Такая же проблема возникает, когда я нахожусь среди людей: я постоянно должна контролировать себя, чтобы случайно словом не отреагировать на что-то или кого-то. Желание говорить — естественная потребность, и я должна постоянно быть настороже, дабы не нарушить молчание. Я думала, со временем будет легче. Труднее должно было быть на первых порах, когда я обрекла себя на молчание. Оказалось, наоборот. Тогда мне абсолютно нечего было сказать. Я не испытывала соблазна. Теперь все чаще и чаще возникает масса вещей, которые мне хочется из себя выплеснуть. Они атакуют мой разум, и я постоянно должна сдерживать свой порыв. Это очень утомительно.

Я решила, что не буду лишний раз напрягать слух и зрение и останусь дома. Вечер и так выдался изнурительным.